ухудшится, я подумаю обо всем этом снова, но пока что все хорошо. У меня нет никаких голосов в голове. Брайан считает, что это какой-то особый вид эпилепсии, и даже хотел запихнуть меня в аппарат МРТ, но я не позволила, потому что не хочу узнать что-то такое, на что нужно будет как-то реагировать. Однажды он рассказал мне историю о парне из Франции, который мучился из-за крошечных, но совершенно безжалостных спазмов головного мозга, из-за которых жил в постоянном состоянии дежавю, как будто снова и снова переживал каждый момент прожитой жизни. Во вселенной внутри нашей головы куда больше загадок и тайн, чем в той, которую я пытаюсь постичь всю свою жизнь, и в то же время я понимаю, что на базовом уровне эти вселенные ничем не отличаются. И я не позволю каким-то таблеткам разорвать мою связь с тем, что по-настоящему важно.

Сосредоточься на том, что нужно сделать. Сосредоточься на том, что происходит, на каждой секунде, на окружающей жизни. Сосредоточься на Горошинке, на том, что она здесь, с тобой. На том, что нужно сделать. Я стараюсь как можно чаще смотреть на мир через объектив папиной камеры, потому что — и у меня нет объяснения почему — эти… моменты… не происходят, когда я смотрю в объектив. Как будто он отфильтровывает иллюзии.

Так что сосредоточься. Немедленно.

У тебя действительно нет времени сходить с ума. Потому что мы только что прибыли на место.

Наше такси замедляется и останавливается перед пансионатом — единственным местом, где мы могли бы остановиться, решив отправиться в эту поездку. Именно в этих декорациях разыгралась история любви моих родителей. Именно в этом месте остановился и мой отец, когда в рамках своего первого фриланс-проекта по фотографии впервые приехал в Бей-Ридж в компании со съемочной группой и актерами фильма «Лихорадка субботнего вечера». Это был первый и последний фильм, на съемках которого он побывал, снимая все, что происходит за кадром. Когда мы с моей младшей сестренкой были детьми, то видели этот фильм по меньшей мере тысячу раз, хотя на самом деле нам было рановато его смотреть.

— Мама с папой наверняка миллион раз бродили по этим улицам, — говорит Горошинка, когда мы выбираемся из такси и потягиваемся, поднимая руки к небу и разминая наши уставшие, затекшие во время поездки тела. — Они могли целоваться прямо здесь, вот на этом тротуаре, под этим деревом… Эй, а это не то дерево?

— Да нет, не та улица, — отзываюсь я. Я знаю точное расположение знаменитого дерева, потому что оно — первое в списке тех мест, которые я хотела разыскать. Я хочу узнать, живо ли еще это дерево, и сфотографировать вырезанные на стволе имена мамы и папы.

Пока Горошинка расплачивается за такси, я подношу камеру к глазам и пытаюсь воспроизвести один снимок из папиных альбомов. Раньше я частенько его разглядывала.

Тогда это заброшенное здание было аккуратным и красивым, гордым и дисциплинированным — это проявлялось даже в том, как аккуратно цветы герани торчали из горшков. Теперь же пансионат миссис Финкл выглядит уставшим и сгорбленным. Некогда чистая бело-голубая краска на стенах местами отслоилась и потрескалась, голубой превратился в серый, а белый пожелтел, точно зубы курильщика. Но, несмотря на это, в воздухе витает любовь — этот дом все еще кто-то любит. Я опускаю камеру, и внезапно в кадр попадает то, чего нет на папиной оригинальной фотографии, — статуя Девы Марии. Она кособоко стоит на подоконнике у двери. Краска на ней почти полностью выцвела, благостно сомкнутые руки потрескались и побились, а глаза побелели и ослепли. В объективе или вне объектива, кажется, она вполне реальна.

— Луна и Горошинка, верно?

Не кто иной, как миссис Финкл, распахивает перед нами парадную дверь и вылетает на верхние ступеньки. Я ожидала увидеть домашний халат и бигуди, но ошиблась. Миссис Финкл — поистине элегантная дама. Похоже, она когда-то была блондинкой. Ее волосы все еще блестят, но теперь они совсем седые и она закалывает их за ухом. На ней белая рубашка и легкие джинсовые капри, она скорее Лорен Бэколл[1], чем миссис Финкл, — и эта мысль вызывает у меня улыбку. Мне нравится ошибаться. Ошибки ведут к чему-то более интересному, чем чувство собственной правоты.

— Здравствуйте, — говорю я в ответ. — Мы — Луна и Горошинка Сенклер.

— Ну наконец-то! — Она легонько и с удовольствием хлопает в ладоши, сбегает со ступенек, подлетает ко мне и обнимает так крепко, что камера впивается мне в грудь. — Дай же мне посмотреть на тебя!

Миссис Финкл отступает, удерживая меня за плечи, и ее ореховые глаза внимательно изучают мое лицо.

— Ох, я вижу ее в тебе, в самом деле вижу! У тебя ее нос и ее уши, а эти волосы… Знаешь, когда твоя мама уехала, я уже не думала, что когда-нибудь снова ее увижу, но вот же она, в тебе, ох, да и в тебе тоже!

Она отступает от меня и с не меньшим энтузиазмом заключает в объятия Горошинку. Я ловлю себя на мысли, что уже люблю эту женщину. Люблю за то, что она ничего не сказала про мои голубые глаза и не стала гадать, от кого я их унаследовала. Но больше всего — за то, что, по ее словам, я похожа на свою красавицу мать.

— А у тебя такая же безумная прическа, как и у твоего папы, — продолжает миссис Финкл, с нежной улыбкой разглядывая облачко кудряшек вокруг головы Горошинки. Они должны были быть темными, как у меня, но она сделала все возможное, чтобы вытравить из них весь цвет. — Но я вижу ее в тебе тоже! Марисса Люпо всегда ходила высоко подняв голову. Ее подбородок всегда был чуть выше, чем у всех остальных людей. И твой тоже!

— Правда? — Рука Горошинки взлетает к подбородку, она улыбается. — Клево!

— Так, ну что же мы стоим? Заходите, заходите! Ну и жара!

Горошинка подхватывает свою сумку и устремляется за миссис Финкл — по тщательно выметенным ступенькам, мимо Девы Марии.

— В этом году просто нечем дышать, такого кошмара не было с тех пор, как… что ж, я предполагаю, с того самого года, когда сюда приехали все эти киноделы и ваш папа. Да уж, жара тысяча девятьсот семьдесят седьмого… что был за год!

Чувствую легкий спазм в голове — это всегда первый признак того, что должно что-то случиться. А затем понимаю, что за мной кто-то наблюдает, ощущаю, как чей-то взгляд скользит по моей коже. Я могла бы отвернуться, просто войти внутрь и проигнорировать зуд, но это не выход. Есть только один способ отделаться