На мгновение в моих мыслях мелькнула Люси Спенсер. Выбившаяся из косы рыжая прядь, гримаса, какая обычно искажает лицо человека за мгновение до крика…
И тут раздался свисток. Кондуктор велел приготовиться. Я взяла чемодан и надела шляпу. Пора встретиться с семьей.
Когда поезд сбавил скорость, кондуктор вернулся, чтобы открыть мне дверь. Он не смог даже посмотреть мне в глаза. Пробормотал что-то вроде: «Осторожней там», – и вот мы уже с грохотом проезжаем возле платформы, и я выхожу на свежий воздух.
Я ощутила дрожь, это тошнотворное чувство, словно мир летит мне прямо в лицо. Я пошатнулась, ударилась коленом о деревянную платформу, пока поезд гремел у меня за спиной. Я отползла подальше от рельсов с таким ощущением, будто попала в аварию. Поезд ехал быстрее, чем мне казалось изнутри вагона.
Я запретила себе быть слабой. Убедилась, что кожа на колене цела; мне не хотелось, чтобы кто-нибудь здесь видел мою кровь. Я поднялась на ноги, проверила, не порвалось ли пальто, и помедлила секунду, прежде чем подобрать багаж.
Платформа выглядела заброшенной. Позади нее единственная мощеная улица в городе изгибалась, словно согнутая в локте рука, тянувшаяся из океана. По обе стороны изгиба возвышались дома. Вдоль берега виднелись пирсы, где на волнах покачивались пришвартованные рыбацкие лодки. Солнце опускалось за заросшие лесом холмы, и город то купался в красных лучах, то вновь окунался в тень. На улице я увидела троих мальчишек, они стояли на коленях, с их спин свисали потрепанные пальто с чужого плеча.
Я вдруг заметила, что пристально разглядываю мальчиков, словно приклеившись к ним взглядом. Они ковыряли мостовую палкой, пытаясь поддеть камень. Один из них поднял голову, увидел меня и застыл. Я наблюдала за тем, как он тихонько протянул руку к земле, как будто думал, что я не увижу этого, если он будет действовать достаточно медленно. Его грязные пальцы несколько раз поскребли по поверхности камня, пока не сомкнулись на нем. Я видела, как мальчишка крепко сжал камень, как напряглись его плечи. Я тоже насторожилась и слегка опустила голову, готовясь пригнуться или броситься вперед. Он словно знал, кто я такая. Словно знал, что я наделала.
– Эй ты!
Из какого-то магазинчика, размахивая тростью, выскочил старик. Мальчишки тут же сорвались с места и бросились врассыпную по мостовой.
Я вздрогнула – так вздрагивает человек, которого внезапно разбудили. Старик для вида погрозил тростью вслед убегающим, но, похоже, уже и думать о них забыл. Он повернулся к платформе и посмотрел на меня, прикрыв глаза ладонью от солнца, чтобы лучше видеть. Я заковыляла ему навстречу. Старик сутулился, глаза затуманились от возраста, а на шее белел пасторский воротничок.
– А, юная Элеанор, – сказал он.
– Я… прошу прощения, – сказала я. – Кажется, мы не знакомы.
– Отец Томас, – представился священник. – Ваша бабушка не хотела знакомить нас с вами, пока вы не подрастете. – Говор у него был такой же скрипучий и резкий, как у кондуктора. – Но я все о вас знаю. – Он подмигнул.
Я покраснела, сама толком не зная, отчего, и подумала: что именно он может знать обо мне?
– Что ж, спасибо, что вы их… прогнали.
– Это моя работа. Я пастор в уинтерпортской церкви Святого Антония. Я здесь для того, чтобы помогать заблудшим душам. – Он усмехнулся себе под нос. – Вам подсказать дорогу к дому?
– Думаю, я помню. Что это были за мальчишки?
– Ах, это. Просто городские дети, – ответил священник. – Они не понимают, что вы не опасны. Полагаю, их желание бросать камни в Зарринов обусловлено инстинктами.
От его будничного тона у меня пробежали мурашки. Но ведь я и сама знала, что моя семья опасна, так почему я удивляюсь, что другие люди тоже это понимают?
– Вряд ли они ждут меня, – сказала я. – Они рассердятся?
– Заррины всегда не в восторге от нежданных гостей, – сказал он. – Но вас они ждут. Ваша бабушка сегодня утром прислала ко мне Маргарет с запиской, в которой просила встретить вас.
Этого я не ожидала.
– Я пройдусь с вами до церкви, – добавил он.
Отец Томас предложил понести мой чемодан, но я сказала, что справлюсь. Он зашагал рядом со мной, прихрамывая и опираясь на трость. Пока мы шли, меня не оставляло чувство, будто тут и там за нами кто-то наблюдает: то шевельнется кружевная занавеска на окне, то что-то прошелестит, словно кто-то только что пригнулся за изгородью. Это было почти смешно. Но, когда мы приблизились к обшитой выцветшими досками церкви и отец Томас пошел по тропинке прочь, а потом исчез за дверью, все веселье улетучилось. Я осталась одна.
На краю города дорога начинала подниматься едва ли не вертикально вверх по крутому склону холма и утопала в серебристых березовых зарослях. Подъем был не из легких; чемодан бил меня по ноге, на которой уже темнел синяк, и я взяла его в обе руки. Ветер шумел между деревьями, насквозь продувая мою форму, и я так замерзла, что дрожала не переставая.
Какое-то время следом за мной ползла машина, пока не проехала мимо на возвышенности, где дорога расширялась. В школе автомобили обычно сигналили нам, когда мы ходили группами, из окон высовывались парни и звали прокатиться с ними, а монахини кричали им, чтобы те оставили нас в покое. Но здесь все было иначе. Возможно, водитель узнал меня или дорогу, по которой я шла.
Я вышла к развилке. Справа начинался мост через узкую речку, который тянулся дальше к другому берегу. Слева грязная дорога поднималась вверх по крутому склону и уходила в густой лес. Кроны деревьев смыкались наверху, превращая этот путь в туннель. Там, в темном лесу, было красиво, но у меня возникло чувство, что это не самое подходящее место для ночных прогулок в одиночестве. Я слегка согнула ноги в коленях – так производишь меньше шума – и стала медленно пробираться вперед.
Слышалось пение птиц, в кустах шуршали дикие животные. Мои уши улавливали каждый звук. Все вокруг было на своих местах. Справа от меня вниз по обрамленному деревьями склону тянулось каменистое русло, по которому каждую весну стекала талая вода. Затем она изливалась через скалу и падала в море. Рядом виднелся край леса, березы, плавно сменяющиеся соснами. И еще чуть дальше по тропе – лужайка перед домом, я уже могла мельком разглядеть ее в просветах между деревьями, пока упорно взбиралась по холму. Я зашла за поворот, и деревья остались позади, впереди – только дом.
Он господствовал над пейзажем. Башни, террасы, балконы и эркерные окна. Этаж за этажом пышных украшений, лепнины, золотых эмблем, утопленных в фасаде ниш и выдающихся выступов, –