За клеткой было еще одно помещение. Оно отделялось от того, в котором мы находились, стеклянной матовой ширмой. Там, во второй половине тарелки, ярко светил свет и через матовое стекло проглядывался силуэт. Я не сразу понял, что это – напоминало сидящего в высоком кресле человека с рогами. Я, будто завороженный, зашагал туда. Лао не останавливал меня, а шел рядом.
Я обошел ширму и заглянул за узкий проход. И здесь тоже не оказалось ни мониторов, ни приборной панели, ничего, что в моем разумении должно находиться в летательном аппарате. Только кресло из такого же темного золотого металла, как и тарелка, и сидящий в нем мужчина с закрытыми глазами в рогатом шлеме, опять же из того же металла.
Но не это привлекало внимание – позади мужчины в шлеме происходило нечто невероятное. Густым дымом клубилось тускло светящееся облако, из облака тянулись серебристые нити прямо к рогам шлема. Тонкие нити, словно паутина, плавно извивались, сжимались, растягивались будто живые.
Лао приложил палец к губам, намекая, что здесь нельзя шуметь. Но я и не собирался, я завороженно глядел на это облако, пытаясь хоть немного понять, что это такое и как оно работает. Единственное, что приходило в голову – мужик в шлеме – пилот, а облако с паутиной и есть тот самый пульт управления. И эта догадка поразила меня еще больше. Нет, этот мир явно не отставал от нас в развитии. Очень даже не отставал. Сейчас мне как никогда захотелось поскорее разобраться с местным языком, чтобы понять, как тут все устроено. Потому что я ощутил то, чего не ощущал с самого детства. Веру в чудеса.
Конечно, мое попадание в этот мир тоже иначе как чудом не назовешь. Но эта тарелка и это светящееся облако настолько взбудоражили мое воображение, что я на миг позабыл вообще обо всем на свете.
Лао продолжал смотреть на меня и улыбаться. Я знал этот взгляд и даже знал, что Лао чувствует. Так же я смотрел на детишек в трущобах Мексики, когда показывал им фокусы. И видимо, лицо у меня было таким же восторженным, как у тех детишек. Этот факт меня смутил, и я тут же сделал суровое лицо и опустил глаза.
Лао, взяв меня под локоть, увел от чудесного зрелища. Я почувствовал легкое головокружение, пьянящую эйфорию. Не знаю, что происходило, но меня слегка пошатывало. Похожие ощущения я испытывал вчера, когда только прибыл, правда, теперь ничто не болело.
Лао провел меня к креслу, усадил и сам сел рядом. Сказал что-то своим людям. Один из них ему ответил. Пока мы были за ширмой, люди Лао сняли шлемы, попрятали оружие. Все они были смуглыми, черноволосыми, как и Лао. Я попытался сравнить их с каким-нибудь народом с Земли и решил, что они больше походили на итальянцев или испанцев, но при этом в их внешности присутствовало и нечто восточное, как у арабов.
Лао спокойно и непринужденно обсуждал что-то со своими людьми. Я заметил, что если не напрягаюсь, пытаясь вслушаться в каждое слово и вспомнить, из какого оно языка, до меня лучше доходит смысл сказанного. Я просто позволял словам течь мимо, не акцентируя внимания. Я поддался той легкой эйфории, которая не покидала меня. И как-то странно, но она будто помогала мне расслабиться и лучше понимать речь местных. Слова складывались в предложения, обретая смысл. Я слышал речь, и мозг сам все переводил, на некоторые слова предлагая несколько вариантов значения. Очень все это было странно и необычно. Но теперь я понимал их речь.
Многие слова были похожи на наши, пусть и звучали иначе. Я слышал одновременно сразу несколько языков. Или даже нет, я слышал смесь из всех языков. Японский, хинди, русский, польский, английский и итальянский, всего и не перечислишь. Но все слова будто переиначены, подогнаны под один общий стиль и стандарт. Словно кто-то взял и надергал слов из всех языков мира. Я не очень понимал принципы формирования языков, но где-то прикидывал, как оно должно происходить. Точнее, как происходило это в нашем мире, когда народы постоянно переселялись с места на место, кочевали туда-сюда по материкам. Когда один язык спустя тысячелетия делился на множество языков, почти не похожих друг на друга. Но как происходило это здесь, я не мог представить. И как так вышло, что у них один общий язык – смесь из множества языков нашего мира?
Почему-то вспомнилось библейское предание про Вавилонскую башню, и я даже мысленно усмехнулся этой мысли. Представилось, что в этом мире ее никогда не строили и поэтому господь не разделил языки.
Задумавшись, я и не заметил, как Лао ушел. Теперь возле меня в кресле сидел молодой худощавый парень. Он, как и все остальные здесь, с интересом слушал мужчину на диване напротив, который рассказывал что-то забавное о старухе, которая на каком-то важном мероприятии осталась без юбки стараниями своей любимой собачки.
Я оглянулся, выискивая взглядом Лао. Тот сидел за столом, уткнувшись в зелёный светящийся экран небольшого прибора. Затем он что-то нажал на приборе и приложил его к уху. Ага. Это что-то вроде старинного нано-сэда. О, вспомнил – мобильный телефон.
Лао тем временем встал, на его лице отразилось напряжение, по-видимому, разговор предстоял серьёзный:
– Адара, Зунар! – его лицо резко переменилось, засияла уважительная улыбка, будто бы собеседник на том конце провода мог видеть его лицо.
Разговор шел обо мне. В этом не было сомнений, Лао несколько раз сказал Азиз и еще чаще повторял Игал. Также звучало слово «сорахашер», что я перевел как спящий лев. Я решил, что это название города или, возможно, имя человека, который должен быть рад возвращению Азиза. Говорил Лао много, и не все я мог расслышать. Но мне удалось кое-что понять. Этот Азиз был потерянным родственником Зунара, с которым он говорил, и мой медальон с орлом тому подтверждение. Еще он говорил про кровь, рассказывал, что я не в себе, что со мной, вероятно, жестоко обращались, и я перепуган и почти не разговариваю. А затем Лао как-то резко перевел разговор в другое русло, принявшись торговаться. Странно называлась местная валюта – ратан, но вот числа на слух были вполне узнаваемые. И в том, что Лао требовал у Зунара за меня немаленький выкуп, сомневаться не приходилось.
Когда же они договорились, Лао сиял как новогодняя елка, видимо сделка удалась. Я же почувствовал нарастающую тревогу. Во что же я вляпался?
С тоской поглядел на девушку рабыню,