— Мисс Смит? — обратился к ней Вексфорд. — Мисс Сьюзан Смит?
— Да, это я. Что вам нужно?
— Старший инспектор Вексфорд и инспектор Бёрден, уголовная полиция Кингсмаркэма. Нельзя ли войти на минутку?
Она посторонилась, чтобы их впустить, и захлопнула дверь.
— Мало мне мучений, так еще и этот шум, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. В гостиной перед телевизором сидел мужчина. Он словно и не заметил, что в доме гости, что Сьюзан Смит вернулась в комнату не одна, а может, и саму ее не заметил.
— Скажите, в пятницу, то есть уже завтра, ваш отец вернется именно сюда? — спросил Вексфорд.
— Куда ж ему еще вернуться, старому придурку, — ответила она.
При этих словах мужчина в кресле зашевелился. Оторвался от телевизора, обернулся и воззрился на пришельцев.
— Это мой жених, — представила его Сьюзан Смит.
Оба инспектора видели его впервые.
— Надеюсь, обойдется без происшествий, — Бёрден старался говорить уверенно, хотя был далеко не уверен. — Но на всякий случай оставлю вам свой телефон. Если что, спрашивайте инспектора Бёрдена. Запомните мое имя?
Она кивнула, беря у него листок. Затем раздраженно хмыкнула и возвела очи горе — дочерних чувств у нее, судя по всему, не осталось, решил Вексфорд.
Из кресла донесся голос мужчины:
— Вот именно, милая. — И добавил с такой злобой в голосе, что Вексфорд передернулся: — Таких надо отправлять в газовую камеру. Или на электрический стул.
Уже на улице, на относительно свежем воздухе, Бёрден заметил, что «жених» Сьюзан Смит, видимо, и не догадывается, что смертная казнь в его стране отменена более тридцати лет назад. Свои представления о жизни он почерпнул из телевизора — настолько пропитался заокеанской культурой, что считал, будто газовая камера и электрический стул применяются в Великобритании.
— Главное, чтобы они не отдали беднягу Смита на растерзание толпе, — ответил Вексфорд.
— Надеюсь, ты пошутил, — строго произнес Бёрден.
— Я тоже надеюсь. Толпы еще нет, пока только лозунги повесили, но будем оптимистами.
Вексфорд огляделся. Солнце зашло, но еще не стемнело, небо оставалось голубым, и по нему бежали облака. Ветер трепал транспарант на башне. Двое добропорядочных с виду граждан стригли свои газоны.
— Не самое красивое место, но приятное, — заметил Вексфорд. — Деревенский покой, свежий воздух и все удобства. Не вино, конечно, но лучшая минеральная вода. И хулиганов нет, или почти нет. Муниципалитет сажает деревья, и их никто не ломает. Тюльпаны побиты градом, а не руками человека. По сравнению с центром города огромная разница, верно? Там старики боятся выходить из дома, в парках хозяйничают банды, а на улицах торгуют наркотиками.
— Конечно, разница ощущается. К чему ты клонишь?
— Просто надеюсь, таким все здесь и останется. А теперь идем к Краунам.
Из окна, у которого сидела Лиззи Кромвель, разумеется, тоже виднелся транспарант. Девочка смотрела на него так, словно он в любой момент мог изменить форму, отвалиться или загореться. Вексфорд, которого не остановили ни сигаретный дым, ни мрачная Дебби Краун в термобигуди, придвинул стул к Лиззи и вновь принялся спрашивать ее о событиях двухнедельной давности.
— Ты ждала автобус двадцать минут, затем появилась дама на белой машине, и ты согласилась с ней поехать. Она отвезла тебя в какой-то дом за городом. Там был мужчина. Ее звали Вики, его Джерри. Тебя чем-то напоили, ты быстро заснула и забыла все, что с тобой происходило. Так, Лиззи?
Она повернулась к Вексфорду, и он отметил, какой у нее цветущий вид. На щеках румянец, а в ясных глазах — понимание.
— Мне нельзя об этом говорить.
— Кто сказал, что нельзя? Женщина, которая тебя увезла? Или мужчина, Джерри?
Ответить Лиззи не успела — Дебби Краун втиснулась между ними. Резко запахло перегретыми волосами. Ее заметно трясло.
— Миссис Краун, что случилось?
— Я вам скажу, что. Она беременна, вот что. Он сделал моей девочке ребенка.
Глава 6
— Еще рано делать выводы, — это первое, что сказал Вексфорд. — Двух недель еще не прошло.
— Вы что, на Луне живете? — грубо осадила его Дебби Краун. — А тесты на что? Продается домашний тест на беременность, если вы не в курсе, и вышло, что моя девочка беременна. На прошлой неделе результат был бы такой же. А теперь позвольте узнать, что вы намерены делать по этому поводу?
— Нам бы очень помогло, — ответил Бёрден, — если бы Лиззи рассказала, что с ней случилось. Но только правду.
— Вы не видите, что ли? Она боится. Он ее изнасиловал, и она боится его.
При слове «изнасилование» веки Лиззи дрогнули. Будто к ее глазам поднесли что-то жаркое или слепящее. Она дернула головой.
— Лиззи, там, куда тебя отвезли, ты много спала? — спросил Вексфорд. — Тебе давали пить, и ты засыпала?
— Не знаю, — ответила девочка. — Мне нельзя об этом говорить. Меня накажут.
В комнату вошел Колин Краун.
— Неправда, Лиззи. Тебя никто не накажет, — продолжал Вексфорд. — А если ты расскажешь нам о том доме, мы его найдем и накажем тех, кто тебя держал там. Ты ведь понимаешь, да?
Вдруг Дебби Краун закричала:
— Оставьте ее в покое! В таком положении ее нельзя пугать! У нее может случиться выкидыш.
Лучшее, что может случиться, подумал Вексфорд, но тут же укорил себя за бесчувственность.
— Никто не пугает Лиззи… — начал он, но недоговорил, потому что его перебила Лиззи. И он забыл, что считал ее кроткой и безропотной.
— Нет! У меня не случится выкидыш. У меня будет ребенок. Я хочу ребенка! Я тогда уйду отсюда, у меня будет свой дом, я буду жить с ребенком. Я уйду от тебя, от него, стану жить сама и стану… стану счастливой! — ее лицо сморщилось, и она разрыдалась.
— Вот до чего вы ее довели, — сказала Дебби Краун. — Чушь какая. Ребенка она хочет! Надо было принять «утреннюю» таблетку. Если б она сделала это, когда вернулась домой.
— То сейчас бы так не влипла, — закончил Колин Краун.
— Я посмотрел в словаре, что такое нисенитница, — сказал на следующее утро Вексфорд. — Это не ткань, а то же самое, что чепуха, бессмыслица. А еще — трубная сажа. Интересно, ты не находишь?
Бёрден бросил на стол свежий номер «Кингсмаркэмского курьера».
— Ты читал эту газету?
С ощущением, о котором обычно говорят «с упавшим сердцем», Вексфорд спросил:
— А что там? — Он знал, что там, но не знал, насколько оно ужасно. — О господи. Это еще зачем?