Я улыбнулась. В детстве мы с сестрой частенько играли в «Вот если бы…». И хотя, в отличие от меня и Йозефа, Кете никогда не загадывала чего-либо сверхъестественного, фантазия у нее работала великолепно.
– Ну, так что, «если бы…»? – тихонько спросила я.
– Давай играть, – предложила Кете. – Нарисуем идеальный воображаемый мир. Лизель, ты первая.
– Ладно. – Я представила Ганса, но тут же отогнала эту мысль. – Йозеф станет знаменитым музыкантом.
Кете состроила гримаску.
– Вечно ты первым делом про Йозефа. Сама разве ни о чем не мечтаешь?
Конечно, я мечтала. Мои мечты хранились в шкатулке под кроватью и были надежно заперты под замок, чтобы никто никогда их не увидел и не услышал.
– Неважно. Твоя очередь, Кете. Что ты видишь в своем идеальном мире?
Сестра рассмеялась – мелодично и звонко, как колокольчик. Этим вся ее музыкальность и ограничивалась.
– Я вижу себя принцессой.
– Понятное дело.
Кете бросила на меня быстрый взгляд.
– Я – принцесса, а ты – королева. Теперь довольна?
Я жестом велела ей продолжать.
– Итак, я – принцесса. Папа – капельмейстер князя-епископа, и мы все живем в Зальцбурге.
И я, и Кете родились в Зальцбурге, когда отец еще служил при дворе, а мама пела. Еще до того, как бедность загнала нас в баварскую глушь.
– Благодаря красоте и чудесному голосу, мама – любимица всего города, а Йозеф – лучший ученик маэстро Антониуса.
– Значит, он учится в Зальцбурге? Не в Вене?
– В Вене, – моментально поправилась Кете. – О, да, в Вене. – Ее голубые глаза заблестели, и она принялась фантазировать дальше: – Разумеется, мы ездим его навещать. Возможно, мы увидим его выступления в таких больших городах, как Париж, Мангейм и Мюнхен, или даже в самом Лондоне! В каждом из них у нас будет по шикарному особняку, отделанному золотом, мрамором и красным деревом. Мы станем носить платья из самых дорогих шелков и парчи, каждый день недели – разного цвета. С раннего утра наш почтовый ящик будет ломиться от приглашений на роскошные балы, званые вечера, театральные постановки и оперы, и толпы поклонников будут осаждать наши двери. Мы будем водить близкую дружбу с величайшими художниками и музыкантами, и ночами напролет танцевать и угощаться разными вкусностями – пирогами и шницелями, и…
– И шоколадным тортом, – прибавила я. Его я любила больше всего.
– И шоколадным тортом, – согласилась Кете. – Станем разъезжать в богатых экипажах, запряженных лучшими лошадьми, и… – Сестра взвизгнула, угодив ногой в лужу. – И ни за что не будем таскаться на рынок на своих двоих по раскисшим дорогам!
Я со смехом подхватила ее за локоть.
– Светские рауты, балы, блестящее общество – это все, чем заняты принцессы? А как насчет королев? Что буду делать я?
– Ты? – Кете ненадолго умолкла. – Королевы рождены для величия.
– Для величия? – Я задумалась. – Даже бедная и невзрачная серая мышка вроде меня?
– В тебе есть нечто более стойкое и долговечное, нежели красота, – с жаром произнесла Кете.
– И что же это?
– Кротость, – просто сказала сестра. – Кротость, ум и талант.
Я снова рассмеялась.
– И какая же мне уготована судьба?
Кете искоса взглянула на меня.
– Ты прославишься как великий композитор.
На меня словно дохнуло холодом; кровь в жилах заледенела, как будто сестра разверзла мою грудь и голыми руками вырвала оттуда еще трепещущее сердце. Время от времени я набрасывала на бумаге обрывки мелодий, вместо псалмов царапала на полях воскресного церковного блокнота коротенькие мотивчики, намереваясь в будущем сложить все это в сонаты и концерты, романсы и симфонии. Мои грезы и чаяния, такие нежные и растрепанные, так давно хранились в секрете, что явить их миру было для меня невыносимо.
– Лизель, – Кете подергала меня за рукав, – Лизель, все хорошо?
– Как… – хрипло прокаркала я. – Как ты…
Сестра смутилась.
– Однажды я случайно обнаружила под кроватью твою шкатулку с сочинениями. Клянусь, у меня и в мыслях ничего плохого не было! – поспешно добавила она. – Я просто уронила пуговицу и… – Взглянув мне в лицо, Кете осеклась.
У меня тряслись руки. Да как она посмела? По какому праву влезла в мои самые сокровенные мысли и обнажила их перед своим любопытным взором?
– Лизель? – Кете забеспокоилась не на шутку. – Что с тобой?
Я не отвечала. Просто не находила в себе сил, ведь сестра все равно не поняла бы, насколько глубоко нарушила мои границы. Музыкальных способностей у Кете не было ни на гран – почти смертный грех в такой семье, как наша. Я развернулась и зашагала к рынку.
– Что я такого сказала? – Сестра бросилась меня догонять. – Наоборот, думала, тебе будет приятно! После того, как Йозеф уедет, папа мог бы… Я имею в виду, мы все знаем, что ты почти так же талантлива…
– Хватит уже! – Слова выстрелили в осеннем воздухе, а мой ледяной тон лишь усилил их резкость. – Хватит, Кете.
Сестра залилась краской, будто от пощечины.
– Я тебя не понимаю, – буркнула она.
– Чего ты не понимаешь?
– Зачем ты прячешься за спину Йозефа.
– Зефферль тут ни при чем!
– Во всем, что касается тебя, – еще как при чем! – Глаза Кете сузились. – Готова спорить, от нашего младшего братика ты свою музыку не скрывала.
Помолчав, я ответила:
– Он не такой, как остальные.
– Конечно, не такой! – Кете раздраженно всплеснула руками. – Милый Йозеф, драгоценный Йозеф, талантливый Йозеф. В его крови – смесь музыки, страсти и магии, а бедняжке Катарине, которой на ухо наступил медведь, расслышать этого просто не дано!
Я открыла рот, чтобы возразить, но тут же его захлопнула.
– Зефферль нуждается во мне, – мягко промолвила я. Да, наш братишка действительно был хрупким созданием, и не только физически.
– Я в тебе нуждаюсь, – тихо сказала Кете, и я различила в ее голосе боль.
В памяти всплыли слова Констанцы: «Присмотр нужен не только Йозефу».
– Ты во мне не нуждаешься, – покачала я головой. – Теперь у тебя есть Ганс.
Кете оцепенела. Губы ее побелели, ноздри гневно раздулись.
– Если ты так считаешь, – глухо проговорила она, – то ты еще более жестока, чем я думала.
Жестока? Что моя сестра знает о жестокости? Жизнь всегда была к ней неизмеримо благосклонней, нежели ко мне. Впереди у Кете – сплошное счастье, ее будущее определено. Она станет женой первого парня в нашей деревне, тогда как мне отводится роль отвергнутой сестры, третьей лишней. А я… У меня есть Йозеф, хотя это ненадолго. Уехав, братишка заберет с собой последние отзвуки моего детства: наши веселые прогулки по лесу, истории о кобольдах и хёдекенах, танцующих при луне, наши музыкальные забавы и игры «понарошку». Когда он уедет, все, что мне останется, – это музыка. Музыка и Король гоблинов.
– Цени, что имеешь, – пробурчала я. – У тебя есть молодость и красота, а скоро появится и муж, который сделает тебя счастливой.
– Счастливой? – Кете негодующе сверкнула глазами. – Ты вправду думаешь, что Ганс меня осчастливит? Глупый зануда Ганс, чей куцый ум так же мал, как сонная, глухая деревня, где он