— Пошли, Бруно. — Филип обхватил меня за плечи и повел по травянистому склону к реке. — Как я тебе рад! Без тебя я бы умер от скуки во время этой королевской поездки в Оксфорд! Про польского графа слыхал?
Я покачал головой. Сидни в притворном ужасе закатил глаза.
— Скоро познакомишься. Альберт Лаский — польский вельможа, бездельник с кучей денег. Болтается при лучших дворах Европы и всем уже надоел. От нас он собирался в Париж, но Генрих Французский его к себе не пускает, так что ее величеству еще долго предстоит его развлекать. Да и праздник затеяли, чтобы он хоть из Лондона на какое-то время убрался. — Филип указал рукой на большую лодку, а затем, оглянувшись и убедившись, что нас не подслушивают, продолжал: — Неудивительно, что французский король запретил ему въезд: зануда жуткий. Но все же надо отдать ему должное: лично я могу припомнить только два-три кабака, куда мне запрещен вход, но чтобы для тебя закрыли целую страну — это надо заслужить. Таланта злить людей у Лаского в избытке, сам убедишься. Впрочем, он не помешает нам с толком провести время в Оксфорде: ты будешь шокировать тамошних тупиц своими идеями, я буду купаться в лучах твоей славы, а заодно покажу тебе лучшие местечки моей юности. — И он снова от души врезал мне по плечу. — Но к сожалению, это не единственная наша цель, — добавил он, понизив голос.
Мы как раз подошли к берегу реки; мимо нас по сверкающей под солнцем реке проплывали ялики и шлюпки, сновали парусники. Далеко на север простиралась величественная панорама, над которой высился шпиль собора Святого Петра. Лондон — славнейшая из столиц, подумал я, и до чего же мне повезло, что я попал в этот город, да еще и друга нашел. Однако любопытно, о чем это хотел предупредить меня Сидни?
— Мой будущий тесть сэр Фрэнсис Уолсингем поручил мне кое-что передать тебе, — тихо проговорил Филип, не отводя глаз от реки. — Видишь, Бруно, чем обернулось для меня рыцарское звание: теперь я при тебе мальчик на побегушках. — Он выпрямился, огляделся по сторонам, особенно внимательно изучил причал, где стояла предназначенная для нас лодка, и только потом извлек из мешка плотно набитый кожаный кошелек и передал его мне.
— Эти деньги передал для тебя Уолсингем. Они могут тебе понадобиться в расследовании. Будем считать, это пока аванс.
Сэр Фрэнсис Уолсингем. Могущественный министр, член Тайного совета королевы Елизаветы. Именно благодаря ему меня включили в королевский кортеж на время поездки в Оксфорд. Стоило мне услышать его имя, и мурашки побежали по спине.
Мы прошли вперед по берегу, подальше от толпы, глазевшей на королевское судно, которое теперь украшали цветами.
— Скажи мне по-честному, Бруно, ты же не затем едешь в Оксфорд, чтобы спорить со стариками-академиками об учении Коперника, — негромко продолжал Сидни. — Как только я прослышал о твоем приезде в Англию, я сразу понял, что дело действительно важное.
Теперь и я оглянулся по сторонам.
— Я приехал, чтобы найти книгу, — сказал я. — Я давно ее ищу и теперь почти уверен, что она в Англии.
— Так я и думал. — Сидни притянул меня поближе к себе. — А что за книга? Опять какая-нибудь магия, помогающая овладевать силами природы? Помнится, этим ты увлекался в Падуе.
Смеялся ли он надо мной по старой привычке или всерьез пытался что-то выведать? Я не мог этого понять, но доверился нашей дружбе.
— Что бы ты мне ответил, Филип, если б я сказал тебе, что Вселенная безгранична?
Сомнение выразилось на его лице.
— Я бы сказал, что это почище Коперниковой ереси, так что говори шепотом.
— И все же это так, — продолжал я, понизив голос. — Коперник открыл лишь часть истины. Аристотелево представление о космосе, где твердая звездная сфера и семь планет вращаются вокруг Земли, было совершенно ложным. Коперник вместо Солнца поместил в центр Вселенной Землю. Но я пошел дальше Коперника: существует бесчисленное множество солнц, утверждаю я, бесчисленное множество миров, каждое со своим центром. Их столько, сколько звезд на небе. Вселенная бесконечна, а если так, отчего бы не быть в ней иным обитаемым мирам, подобным нашему, и разумным существам, таким, как мы? Я готов посвятить жизнь доказательству этой теории.
— Как же это доказать?
— Я увижу их, — сказал я, не отводя взгляда от реки, — боялся взглянуть Филипу в лицо и увидеть его смущение. — Я проникну в дальние уголки Вселенной, за пределами восьмой сферы.
— Но как ты это сделаешь? Разве ты умеешь летать? — В голосе его звучал скепсис, но я не мог его за это упрекнуть.
— Я докажу это с помощью книги египетского мудреца Гермеса Трисмегиста, который первый открыл многие тайны мироздания. Сейчас она считается утраченной, но, если мне удастся найти ее, я познаю то, что позволит мне проникнуть в тайны Вселенной и войти в Божественный разум.
— В разум Господа, Бруно?
— Нет. Слушай! С тех пор как мы расстались, я много преуспел в изучении древней магии, герметических писаний и еврейской Каббалы и познал такие вещи, какие тебе показались бы невероятными. — Я замолчал: стоило ли продолжать? Но все же я не удержался: — Если понять, как совершается описанное Гермесом восхождение, я увижу все по ту сторону известного нам космоса — бесконечную Вселенную и ту универсальную душу, к которой принадлежим все мы.
Сейчас он засмеется надо мной, подумал я, но лицо Филипа оставалось серьезным, даже мрачным.
— Смахивает на колдовство и черную магию, Бруно. Но что ты этим докажешь? Что Бога нет?
— Что все мы — Бог, — негромко возразил я. — Частица Божества заключена в каждом из нас и во Вселенной. Истинное знание поможет нам черпать из неиссякаемого источника энергию космоса, и, осознав это, мы приблизимся к Богу и станем как Бог.
Сидни в ужасе уставился на меня:
— Кровь Христова! Возможно ли разгуливать по улицам, провозглашая себя равным Богу! Инквизиции у нас нет, но добрые христиане, к какой бы конфессии они ни принадлежали, никогда не потерпят подобного — костер для тебя разложат и здесь.
— Все оттого, что христианская Церковь прогнила, и я буду вопить об этом во всеуслышание. Остались лишь мертвые догматы, лишь тень той истины, что существовала еще до Христа.