Милли была в шоке.

— Бенни не вернулся домой? Да быть такого не может! Надо же, Бенни! Он же такой хороший мальчик!

Милли было пятьдесят семь лет, она и выглядела на пятьдесят семь, и тридцать из них торговала едой в передвижном киоске в берлинском кице, и двадцать два года из них — в Нойкелльне на площади Вильденбрухплатц. У нее были огненно-рыжие волосы, которые она упорно подкрашивала каждую неделю. Она собирала их в пучок, гордо возвышающийся на голове и увеличивающийся с каждым годом на один сантиметр. Если в кице что-то случалось, она узнавала об этом первой и с удовольствием делилась своими знаниями с окружающими.

— А когда Бенни в последний раз был здесь? — спросил Петер.

Милли задумалась.

— Сегодня точно нет. Вчера? Дай-ка вспомню. Вчера забегал на минутку, съел котлету. Нет, ты скажи, где же может быть этот сорванец?

— Если бы я знал…

Петер выглядел усталым и измученным, словно уже потерял последнюю надежду. Было половина пятого. Он уже два часа мотался по окрестностям, расспрашивал людей в забегаловках, киосках по продаже денер-кебаба и всяких сладостей, проверил все отделы «Карштадта» — и все без толку. В отделах игрушек он тоже расспрашивал про Беньямина, оставил там описание мальчика, но никто не мог его вспомнить. Куда там! А продавец с прической под Элвиса Пресли работал на полставки и в час дня ушел домой.

Все это время Петер понимал, насколько бессмысленны его поиски, потому что Беньямин был не тем ребенком, который мог часами болтаться по городу, лишь бы не идти домой. Беньямин боялся за мать и делал все, чтобы не причинять ей лишнего беспокойства, волнения и забот. Он знал, что мать переживает, если он опаздывает. Поэтому он усвоил привычку звонить, если заходил к другу или задерживался где-то.

Беньямин был послушным и, главное, надежным ребенком. Ребенком, который даже умел извиняться. Который умел говорить «да ладно, ничего», если родители были неправы. Ребенком, который приносил матери цветок или рисовал ей картинку, когда она была чем-то расстроена. Ребенком, который мог даже обнять отца. Такой ребенок не мог так долго не являться домой без причины. Где-то в самой глубине сердца Петер чувствовал: что-то случилось. Что-то ужасное. Поэтому и не спешил возвращаться домой. Марианна сразу же увидела бы по его лицу, что что-то произошло. Ей так нужна была надежда, а он не умел притворяться.

Милли налила ему рюмку шнапса.

— На, выпей. Полегчает. Хотя бы на пару минут.

Петер с благодарностью взял шнапс и выпил его одним глотком.

— Милли, у тебя есть наш номер телефона?

Милли ухватилась за свое дикое гнездо из волос, умудрившись, впрочем, не разрушить его.

— Есть. Только чтоб я так знала где.

Она подвинула Петеру через прилавок лист бумаги и карандаш.

— Лучше запиши еще раз.

Петер поспешно написал номер телефона.

— Позвони, прошу тебя, если увидишь его или что-нибудь узнаешь. Что бы там ни было. Звони в любое время. Хоть среди ночи. Да?

Милли сунула листок в карман.

— Конечно, позвоню.

Петер кивнул и, понурив голову, пошел к выходу. Милли остановила его:

— Эй, Петер!

Петер обернулся.

— Выше голову, — сказала Милли, стараясь улыбнуться.

И Петер был ей за это благодарен.

«Прошу тебя, прошу, прошу, прошу… Пожалуйста, Боженька дорогой, сделай так, чтобы случилось чудо, — молился Беньямин, — прошу тебя, сделай так, чтобы папа нашел меня. Чтобы он пришел и забрал меня отсюда. Прошу тебя, сделай так, чтобы он спас меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дорогой Боже!»

Бенни лежал, связанный по рукам и ногам полосками разорванной скатерти, на кровати. Ноги и руки раскинуты в стороны и привязаны к деревянным ножкам кровати. Рот заткнут кухонным полотенцем. Он не мог кричать, лишь с трудом дышал. Глаза его были завязаны еще одним полотенцем, так что он даже не мог видеть, что происходит вокруг.

Он лежал на спине, и его голое тело было накрыто колючим клетчатым одеялом, которое Альфред тоже нашел в комоде.

То, о чем изо всех сил молил Беньямин, все-таки случилось, потому что страшный человек на какое-то время ушел из домика, чтобы раздобыть еще спиртного. Но Бенни не мог убежать. У него не было ни малейшего шанса развязать путы.

«Прошу тебя, Господи милый, прошу тебя, прошу тебя… Помоги! Не надо мне никакой кошки. Буду каждый день выносить мусорное ведро. Весь год, каждый день! Сделаю все, что ты пожелаешь! Пожалуйста, Боже, пожалуйста, умоляю тебя, придумай что-нибудь, у тебя ведь точно есть какая-нибудь идея, ты же можешь найти выход! А если нет, то сделай так, чтобы я умер. Лишь бы злой человек не вернулся снова, умоляю тебя, Боже, Господи, Господи!»

В то время, когда Альфред с бутылкой ликера «Баллентайн» под мышкой возвращался в домик, Петер Вагнер входил в ответственный за его район полицейский участок дирекции 5, участок 54, по адресу Зонненаллее, 107.

Он никогда не бывал здесь раньше, поэтому мыслил стереотипами. Он ожидал, что тут будет полно громко орущих пьяных мужиков, полуголых проституток, курящих в коридорах, мускулистых рабочих со стройки, угрожающих набить морды полицейским, несовершеннолетних карманных воров, рассказывающих свои лживые истории, одиноких старых женщин, которым казалось, что их кто-то преследует, и избитых бездомных бродяг.

Однако в длинном коридоре полицейского участка было пусто. Здесь царила мертвая тишина. Приемные часы были здесь только в первой половине дня — очевидно, Петер Вагнер был единственным, которому срочно понадобилась помощь.

— Да? — вместо приветствия сказал вахтер за зарешеченным окошком, с недовольным видом отрываясь от бульварной газеты «Бильдцайтунг» и снимая очки.

— Я хочу подать заявление о пропаже человека. У меня сын исчез.

Петер говорил необычно тихо, словно боялся кому-то помешать.

— Комната восемнадцать «а», в самом конце коридора справа, дверь перед туалетами.

Вахтер снова нацепил очки на нос и взял в руки газету.

Петер Вагнер тяжелыми шагами шел по коридору. Его резиновые подметки взвизгивали на пестром линолеуме, покрывающем пол. Странно, но здесь пахло ливерной колбасой. Как в больнице, в отделении для умирающих, где он когда-то проведывал