Моя жизнь – это лишь то прекрасное мгновение, и оно длится до сих пор.
Обычное сознание вернулось ко мне, казалось, всего спустя десять минут. Но, взглянув
8
на часы, я обнаружил, что уже вечер! Прошло четыре с половиной часа. Я сидел с
открытыми глазами, а солнце уже давно закатилось за горизонт. Я все осознавал, но то, что я
раньше считал собой, полностью исчезло.
Я никогда не был плаксой. Но теперь, в возрасте двадцати пяти лет, я сидел на холме
Чамунди и испытывал такое экстатическое безумие, что слезы лились рекой – вся моя
рубашка намокла!
Мне всегда было легко оставаться спокойным и счастливым. Я всегда жил, как хотел. Я
вырос в шестидесятые годы, в эпоху «Битлз» и синих джинсов, прочитал свою долю
европейской философии и литературы: Достоевского, Камю, Кафку и тому подобное. Но
здесь я ворвался в совершенно другое измерение, о котором ничего не знал, и меня
переполняло совершенно новое чувство – буйное блаженство, какого я никогда не знал и
даже не представлял, что оно возможно. Я решил воспользоваться своим скептическим
рассудком – и единственным его предположением было, что я просто слетел с катушек! Тем
не менее это состояние было настолько прекрасным, что я ни за что на свете не хотел бы его
потерять.
Я никогда не мог описать, что произошло в тот день. Возможно, лучше всего сказать,
что я поднялся и не спустился. С тех пор я так и не спустился.
* * *
Я родился в Майсуре. Этот величественный город на юге Индии, известный своими
дворцами и садами, когда-то был столицей одноименного княжества. Мой отец был врачом,
мать – домохозяйкой. Я был младшим из четырех братьев и сестер.
Школа казалась мне скучной. Сидеть на уроках подолгу я не мог, поскольку было
очевидно, что те материи, которые преподавали нам учителя, для них самих ничего не
значили.
Четырехлетним ребенком я ежедневно просил нашу экономку, которая сопровождала
меня в школу по утрам, оставить меня у ворот и не отводить в здание. Как только она
уходила, я бежал в соседний каньон, наполненный невероятным разнообразием жизни. Я
начал собирать огромный личный зоопарк насекомых, головастиков и змей; держал их в
бутылках из медицинского кабинета моего отца. Через несколько месяцев родители
обнаружили, что я вообще не посещал школу. Их явно не впечатлили мои биологические
исследования. Экспедиции в каньон были названы бессмысленным копанием в грязи и
строго-настрого запрещены. То, что я считал невообразимо скучным взрослым миром, не в
первый и не в последний раз расстроило мои планы. Тогда я просто переключил свое
внимание на что-то другое.
В более поздние годы я предпочитал проводить дни в лесу, за ловлей змей или рыбы,
бродить по горам и лазать по деревьям. Я часто взбирался на самую верхнюю ветку
большого дерева, прихватив немного еды и бутылку с водой. Покачивание ветвей
переносило меня в состояние, подобное трансу; я как будто спал, но одновременно сохранял
осознанность. На том дереве я терял ощущение времени. Я сидел там с девяти утра до
половины пятого вечера, когда раздавался звонок, возвещавший об окончании школьных
занятий. Значительно позже я понял, что уже на том этапе жизни я фактически медитировал,
сам того не зная. Позднее, когда я впервые стал учить людей медитировать, это всегда была
медитация с покачиванием. Конечно, в те далекие годы я даже не слышал слова
«медитация». Мне просто нравилось, как дерево качало меня и приводило в состояние за
пределами сна и бодрствования.
Я считал школу скучной, но меня интересовало все остальное: устройство мира,
ландшафт, жизнь людей. Катаясь на велосипеде по грязным дорогам в сельской местности, я
проезжал не менее тридцати пяти километров в день. К вечеру я возвращался домой,
покрытый слоями грязи и пыли. Мне особенно нравилось мысленно составлять карты тех
мест, по которым я путешествовал. Оставаясь один, я закрывал глаза и рисовал в своем
9
воображении все, что видел в тот день: каждый камень, каждую скалу, каждое дерево. Меня
увлекали разные времена года: как меняется земля от первой вспашки до урожая. Вот что
привлекло меня к работам Томаса Харди – его описания английского пейзажа на много
страниц. Я мысленно делал то же самое с окружающим миром. Даже сегодня это похоже на
видео в моей голове. Я и сейчас при желании могу воспроизвести все, что наблюдал все эти
годы.
Я был сдержанным скептиком. Когда мне было пять лет и вся моя семья ходила в храм,
я непрерывно задавал вопросы, много вопросов. Кто такой Бог? Где он? Там наверху? А что
такое «верх»? Спустя пару лет число вопросов только увеличилось. В школе сказали, что
планета круглая. Но если планета круглая, как можно узнать, где верх? Никто никогда не мог
мне ответить, потому в храм я так и не вошел. Меня просто сажали за порогом, где
верующие оставляли обувь, под надзором дежурного. Он брал мою руку и не выпускал ее,
пока занимался своими делами. Он знал: стоит ему отвернуться – и я убегу! Миновали годы,
и я стал замечать, что из ресторанов люди всегда выходят с более радостными лицами, чем
из храмов. Это меня интриговало.
И все же, будучи скептиком, я не принимал и этот подход к жизни. У меня было много
вопросов обо всем, но я никогда не чувствовал необходимости делать какие-либо выводы. Я
очень рано понял, что ничего не знаю. Это заставило меня с пристальным вниманием
изучать все вокруг. Если кто-то давал мне стакан воды, я рассматривал его бесконечно. Если
мне попадался лист, упавший с дерева, я разглядывал и его. Я всю ночь мог рассматривать
темноту. Если я глядел на камешек, его изображение настолько сильно отпечатывалось в
уме, что я знал каждую его сторону, каждую неровность.
Я также видел, что наш язык не более чем заговор, устроенный людьми. Когда кто-то
говорил, я понимал, что люди всего лишь издают звуки, а смысл этим звукам придаю я.
Тогда я перестал наделять звуки смыслом, и они зазвучали очень забавно. Я видел, как изо
рта человека появляются узоры. Если я продолжал смотреть, человек просто распадался и
превращался в сгусток энергии. И оставались одни узоры!
В этом состоянии абсолютно безграничного неведения почти все могло привлечь мое
внимание. Мой дорогой отец, будучи врачом, предположил, что мне нужна консультация
психиатра. Он сказал: «Этот мальчик все время смотрит на что-то, не мигая. Он сошел