Он оплакивал своего сына, свою неродившуюся внучку, свою давно умершую жену и любовь, которую они оба питали к Сендарусу. Наконец, он оплакивал себя, переполненный жалостью к самому себе. Именно это-то и вернуло его назад из темного омута, куда Марин погрузился с головой. Он ненавидел себя. Ненавидел за то, что жив, когда его любимый сын погиб. И было еще кое-что. До этого момента он всегда думал о Линане только как о еще одном орудии в своих честолюбивых замыслах возвеличивания Амана, но теперь принц-изгнанник стал убийцей Сендаруса, и Марин ненавидел его лютой ненавистью, которая поселилась в груди, подобно второму сердцу, давая новую жизнь.

Он спустился с башни, думая о том, что надо сделать для уничтожения Линана. И с мрачным удовлетворением сообразил, что часть необходимого уже осуществлена Амемуном. Эта мысль заставила его резко остановиться. Амемун любил Сендаруса почти так же сильно, как и Марин, и ему нужно будет обязательно сообщить о случившемся. Внезапно снова нахлынула боль утраты, но он цепко держался за свою новую ненависть, и его разум очистился, как очищается летним пожаром старый сухой лес.

Старый аманит предельно вежливо улыбнулся и изящно принял левой рукой небольшой кусочек пищи. Благословив его во имя бога пустыни, он переложил кусочек в правую руку и отправил в рот. После чего сделал вид, будто с удовольствием жует, а потом проглотил целиком, подавляя подступившую к самой глотке желчь. Жара в шатре угнетала, его подташнивало.

– Хорошо! – провозгласил Амемун, и хозяин шатра, главарь племени южных четтов, у которого он оказался в гостях, оценивающе улыбнулся.

– Как наш уважаемый гость, ты по традиции должен отведать лучшее блюдо пира.

– Оно было весьма вкусным, – не моргнув глазом, соврал Амемун. «Молю тебя, Владыка Горы, удержи мой выворачивающийся желудок».

– Обычно его ем я как предводитель, – сказал хозяин шатра, но его тон придавал другое значение словам.

Тут уж пришла очередь Амемуна оценивающе улыбаться; теперь он стоял на более твердой почве. После долгих ужасающих недель на раскаленных безводных равнинах, покрывающих южную часть континента Тиир, он наконец нашел дорогу к этому человеку. По слухам, ходившим среди пастухов, живущих в приграничных землях между Аманом и пустыней, он был одним из самых великих вождей южных четтов. Его звали Декелон, и выглядел он так, будто ему не меньше ста лет: лысая голова, кожа цвета глины, запекшейся на солнце, слезящиеся карие глаза.

– Твое гостеприимство будет вознаграждено, – произнес Амемун.

– Так обычно и бывает, – сказал Декелон. Он жестом подозвал к себе сына и что-то прошептал ему на ухо. Сын кивнул и вышел из шатра, забрав с собой остальных отцовских родственников и домочадцев. – А теперь мы сможем поговорить. Ты проделал большой путь, чтобы встретиться со мной.

– Разве это столь странно? Твоя слава самого сильного и мудрого из всех южных четтов известна даже в Пилле.

– Есть две вещи, которые тебе следует знать, Амемун из Амана, – сказал Декелон, перейдя с напевного тона, каким приветствовал его при встрече, на более ровный и холодный. – Первое: когда мы с тобой наедине, лесть ни к чему; она не поможет твоему делу, каким бы оно у тебя ни было.

– Э… Ну, а второе?

– Мы не называем себя южными четтами, как будто мы всего лишь ветвь на большом и благородном древе.

– Понимаю. Каким именем мне следует называть твой народ?

– Мы называем себя саранахами.

– Саранахи? Мне незнакомо это слово.

– Оно из древнего языка и означает птицу, которая парит над океанами, редко касаясь земли, – объяснил Декелон. – Так же и мой народ лишь самую малость касается здешней земли. Мы живем в земле древней и бедной, и поэтому защищаем ее, удобряем как можем, собираем всевозможные ее дары, разводим коз и овец и возделываем широко разбросанные редкие делянки.

– Из какого древнего языка? – полюбопытствовал Амемун.

– Очень немногие из нашего народа знают его теперь, а на востоке он неизвестен вовсе.

– Это язык, на котором мы все говорили когда-то?

– Возможно.

Декелон пожал плечами. Его тон предполагал, что они собрались здесь для того, чтобы обсудить более важные вещи, чем мертвый и большей частью забытый язык.

Амемун глубоко вздохнул. Он проделал долгий и трудный путь, чтобы доставить это послание.

– Как ты говоришь, саранахи живут на древней и бедной земле. Возможно, вам пришло время найти более богатые пастбища?

Декелон остро посмотрел на него.

– Ты предлагаешь мне двинуться на восток, в Аман?

Амемун моргнул. Он не ожидал, что разговор будет таким прямым.

– Нет.

– Тогда ЧТО же ты мне предлагаешь?

– Чтобы ты двинулся на север.

Какой-то миг Декелон не понимал, но осознав, что именно предлагает ему Амемун, он разразился смехом.

– О, замечательная шутка. Мы, саранахи, разбросаны по всей этой земле мелкими племенами, а ты хочешь, чтобы мы двинулись на север и заняли Океаны Травы. Наши дальние родственники, ненавистные четты, живут там огромными кланами. Как по-твоему, что они на это скажут?

– Они сейчас заняты иными делами, – легко возразил Амемун. – И кто знает, на что способны саранахи, если за ними будут стоять богатые друзья?

Лицо Декелона расплылось в широкой усмешке.

– Насколько богатые?

Амемун усмехнулся в ответ.

– Очень, – заверил он.