чувственности выводили ее из себя. В этом грандиозном дипломатическом танце остальные действующие лица внезапно поменяли своих союзников, что привело к концу «старой системы» и получило название «дипломатической революции». Когда в августе 1756 года музыка перестала играть, Россия в союзе с Австрией и Францией вступила в войну с Пруссией, получавшей финансирование от Англии (при этом Россия не вступала в войну с Англией). В 1757 году российская армия вошла в Восточную Пруссию. Война отравила политические устремления двора и разрушила любовную связь Екатерины и Понятовского, который, конечно, принадлежал к английскому лагерю и в итоге вынужден был уехать. Екатерина была беременна от Понятовского, их дочь – Анна Петровна – родилась в декабре 1757 года. Как и Павла до этого, Елизавета отняла дочь у матери и воспитывала ее сама [13].

Екатерина приближалась к самом опасному кризису в своей жизни великой княгини. После победы над Пруссией 19/30 августа 1757 года в битве при Гросс-Ягерсдорфе фельдмаршал Апраксин, с которым Екатерина дружила, узнал, что Елизавета заболела. Он позволил прусской армии отступить и отвел свои армии, вероятно, сочтя, что императрица скоро умрет и Петр III заключит мир со своим кумиром Фридрихом Великим. Императрица не умерла и, как и большинство тиранов, оказалась весьма чувствительна к своей смертности. Во время войны она воспринимала подобные мысли как мятежные. Проанглийская партия была уничтожена, а Екатерина оказалась под серьезным подозрением, особенно когда испуганный муж не стал ее поддерживать. Великая княгиня осталась в одиночестве, и ей грозила настоящая опасность. Она сожгла все свои бумаги, выждала момент, а затем разыграла свою партию с потрясающим хладнокровием и мастерством [14].

Екатерина спровоцировала открытый конфликт: она рассказывает в своих «Записках», как 13 апреля 1758 года, воспользовавшись хорошим отношением Елизаветы к себе и ее растущей неприязнью к собственному племяннику, потребовала, чтобы ее отправили домой к матери. Императрица решила допросить Екатерину самостоятельно. Как в византийской драме, Екатерина защищала себя в суде перед императрицей, в то время как Петр бормотал обвинения. Она воспользовалась своим очарованием, разыграла неподдельное возмущение и, как всегда, обезоружила императрицу словами о своей любви и благодарности. Отпуская ее, Елизавета шепнула: «Мне надо будет многое вам еще сказать…» [15]. Екатерина поняла, что победила, и с радостью услышала от прислуги, что Елизавета с отвращением назвала своего племянника «чудовищем» [16]. Когда конфликт улегся, Екатерина и Петр продолжили довольно мирное сосуществование. Петр взял в любовницы известную своей непримечательной внешностью Елизавету Воронцову, племянницу канцлера, поэтому ему не претила связь Екатерины с Понятовским, который ненадолго вернулся в Россию. Однако позже Станиславу, несмотря на свою любовь к Екатерине, пришлось уехать, и она снова осталась в одиночестве.

Через два года Екатерина заметила Григория Орлова, поручика Измайловского полка, который, отличившись в битве с пруссаками при Цорндорфе и получив в ней три шрама, вернулся в Петербург, сопровождая прусского аристократа-военнопленного, графа Шверина. Петр, восхищавшийся всем прусским, с восторгом подружился со Швериным. Вероятно, так Екатерина и познакомилась с Орловым, хотя легенда гласит, что она впервые увидела его из своего окна стоявшим на часах.

Григорий Григорьевич Орлов был красив, высок и одарен, как писал английский дипломат, «самой счастливой наружностью и умением держать себя» [17]. Орлов был из семьи гигантов[16] – все пятеро братьев были одинаково гаргантюанских размеров [18]. Говорили, что у него было ангельское лицо, но к тому же он был веселым шумным солдатом, из тех, кого все любят: «он был прост и прямолинеен, без притворства, учтив, популярен, добродушен и честен. Он никогда никому не делал зла» [19] – и обладал огромной силой [20]. Когда пятнадцать лет спустя Орлов посетил Лондон, Гораций Уолпол так описал его обаяние: «Орлов Великий, или, точнее, Большой, здесь ‹…› Он танцует, как гигант, и ухаживает, как исполин».[17] [21]

Орлов был сыном провинциального губернатора и не принадлежал к высшей знати. Он вел свой род от стрельца, которого Петр Великий приказал обезглавить. Когда пришла его пора умирать, дед Орлова взошел на эшафот и пнул лежавшую на его пути голову предыдущего казненного. Петр так был восхищен его самообладанием, что помиловал смертника. Орлов не был умен – «очень красив, – писал о нем французский посланник Бретейль своему министру Шуазелю в Париж, – но ‹…› очень глуп». Вернувшись в Россию в 1759 году, Орлов получил должность адъютанта графа Петра Шувалова – генерала-фельдмаршала, главы русского правительства и двоюродного брата патрона Московского университета. Вскоре Орлов соблазнил любовницу Шувалова, княгиню Елену Куракину. К счастью для Орлова, Шувалов умер, не успев ему отомстить.

В начале 1761 года Екатерина и Орлов встретились и полюбили друг друга. Понятовский был утонченным и искренним, а Григорий Орлов – воплощением силы и мощи, обладал медвежьим добродушием и, что намного важнее, представлял политическую силу, которая скоро должна была понадобиться. Уже в 1749 году Екатерина могла предложить своему мужу поддержку преданных ей гвардейцев. Теперь же за ней стояли братья Орловы и их соратники. Самым могущественным и беспощадным из них был Алексей, брат Григория. Несмотря на шрам на лице, он очень походил на Григория, но отличался «грубой силой и бессердечностью», что сделало Орловых невероятно полезными в 1761 году [22].

Орлов и его друзья-гвардейцы обсуждали множество смелых, но вероятно довольно расплывчатых планов по возведению Екатерины на престол к концу 1761 года. Как именно развивались события, до конца непонятно, но примерно тогда же молодой Потёмкин впервые познакомился с Орловыми. Один источник утверждает, что Григория Орлова привлекла репутация Потёмкина как очень умного человека, но у них были и другие общие интересы – оба были известны как успешные ловеласы и азартные игроки. Они не были друзьями, но вращались в одних и тех же кругах [23].

Екатерине были нужны такие соратники. В последние месяцы жизни Елизаветы она не питала иллюзий относительно великого князя Петра, который открыто говорил о том, чтобы развестись с Екатериной, жениться на своей любовнице Воронцовой и порвать с союзниками ради спасения своего кумира Фридриха Прусского. Петр представлял опасность для Екатерины, ее сына, страны и самого себя. Она ясно видела, что ей приходится выбирать: «во-первых, делить участь Его Императорского Высочества, как она может сложиться; во-вторых, подвергаться ежечасно тому, что ему угодно будет затеять за или против меня; в-третьих, избрать путь, независимый от всяких событий. Но, говоря яснее, дело шло о том, чтобы погибнуть с ним или через него или же спасать себя, детей и, может быть, государство от той гибели, опасность которой заставляли предвидеть все нравственные и физические качества этого государя».

Как раз в это время Елизавета начала угасать, и Екатерине нужно было быть готовой к тому,