Так, пока все идет нормально. Ты хорошо держишь скорость. Самую большую скорость, на какую ты способен.
Лицо слегка горит, ты чувствуешь небольшой зуд — это заживает после ее пощечины кожа.
Ты уже в дальней точке круга, где можно свернуть и пойти на малый круг, который почти вдвое короче большого. Но она сказала «внешний», да ты и сам пошел бы на внешний, потому что это часть твоего плана.
Надо бежать еще быстрее.
Теперь вверх по холму. А потом большими скачками, за счет гравитации, вниз, к ручью, который впадает в лох.
Вот теперь начнется самое сложное. Сейчас ты на самом краю зоны слежения, а скоро окажешься за ней. Она не узнает про побег до тех пор, пока не поймет, что время вышло, а тебя все нет. Значит, от выхода за пределы круга до того момента, когда она тебя может найти, двадцать пять минут — ну, тридцать, ну, может, все тридцать пять, — но скорее двадцать пять, не больше.
Однако самая большая проблема не в ней; проблема в браслете. Он откроется, когда ты выйдешь за пределы круга. Что это — магия или наука, ты не знаешь, но он откроется. Она рассказала тебе об этом в День Первый, и еще она сказала, что внутри браслета жидкость, кислота. Она вытечет, если ты отойдешь слишком далеко, и сожжет твое запястье.
— Кислота разъест тебе руку — так она тогда объяснила.
Теперь с холма вниз. Что-то щелкнуло… и началось жжение.
Но у тебя есть план.
Ты останавливаешься и погружаешь руку в ручей. Вода в нем вскипает. Тебе становится легче, хотя теперь твоя рука покрыта странной липкой слизью, которая не смывается. А из браслета все течет и течет жидкость. Но тебе надо бежать.
Ты засовываешь под браслет смесь из торфа и свежего мха. Снова опускаешь руку в воду. Добавляешь еще мха. Долго, слишком долго. Надо бежать.
Вниз и вдоль ручья.
Главное — не думать про запястье. С ногами у тебя все в порядке. Вон как они славно бегут.
И вообще, подумаешь, потеряешь руку! Можно заменить кисть чем-нибудь не менее полезным: крючком… или трехзубой клешней, как у того парня из фильма «Входит дракон»… или даже втягивающимся лезвием, таким, чтобы выезжало всякий раз во время драки, дз-зын-нь… А еще можно метать этой рукой пламя… все, что угодно, только не протез… ни за что.
Голова кружится. Начался зуд. Это твое тело пытается вылечить запястье. Кто знает, может, ты все же останешься с двумя руками. Все равно, главное — не думать. Так или иначе ты прорвешься.
Надо постоять. Снова опустить руку в воду, подложить еще торфа, мха — и вперед.
Озеро уже близко.
Совсем близко.
О да. Чертовски холодное.
Ты замедляешь шаг. В воде идти трудно, зато она так приятно холодит.
Иди, не останавливайся.
Иди.
Какое здоровенное озеро. Ничего. Чем больше, тем лучше. Рука будет дольше находиться в воде.
Тошнит… бр-р-р…
Черт, рука выглядит погано. Хорошо хоть кислота перестала литься из браслета. Ты прорвешься. Ты обманул ее. Ты найдешь Меркури. И получишь три подарка.
А теперь иди.
Еще минута, и озеро кончится.
Хорошо, хорошо. Молодец.
Уже недалеко осталось.
Скоро увидишь долину и…
Глажка
…едва не потерял руку.
Обрубок кисти лежит на кухонном столе, все еще соединенный с твоим телом костью, мышцами и сухожилиями, которые видны в открытую кольцевидную рану вокруг запястья. Покрывавшая его совсем недавно кожа стекла по твоим пальцам, образовав ручейки, подобные лавовым дорожкам, как будто она сначала расплавилась, а потом застыла опять. Кисть распухла и болит, как при кислотном ожоге. Пальцы, кроме большого, шевелятся; большой палец оживать не хочет.
— Возможно, когда рука заживет, пальцы начнут двигаться. А может, и нет.
Там, на озере, она сняла с твоей руки браслет и промыла рану снадобьем, которое притупило боль.
Она была готова. Она ко всему всегда готова.
И как она попала туда так быстро? Прибежала? Или на метле прилетела?
Как бы то ни было, она нашла тебя на озере, и возвращаться вам пришлось вдвоем. Трудная была дорога.
— Почему ты со мной не разговариваешь?
Ее лицо так близко к твоему лицу.
— Я здесь, чтобы учить тебя, Натан. Но для этого тебе надо оставить попытки убежать.
Она так страшна, что ты просто вынужден отвернуться.
По ту сторону кухонного стола стоит гладильная доска.
Неужели она гладит? Что, интересно, свои армейские штаны, что ли?
— Натан. Посмотри на меня.
Твои глаза устремлены на утюг.
— Я же хочу помочь тебе, Натан.
Ты выхаркиваешь здоровый комок слюны, поворачиваешься и плюешься. Но она быстрее тебя, и плевок попадает ей на рубашку, а не в лицо.
Она не отвечает ударом. Это что-то новое.
— Тебе надо поесть. Я подогрею рагу.
Такого тоже раньше не было. Обычно и готовишь, и моешь посуду, и подметаешь полы ты.
Но вот гладить тебе еще не приходилось.
Она идет в кладовую. В доме нет ни холодильника, ни электричества. Только плита, которую топят дровами. Разжигать огонь и выносить золу — тоже твоя обязанность.
Пока она ходит в кладовую, ты мчишься взглянуть на утюг. Ноги едва держат тебя, но голова ясная. Достаточно ясная. Глоток воды был бы весьма кстати, но сначала надо взглянуть на утюг. Это простой кусок железа, правда, с ручкой, согнутый в форме утюга. Старинный. Тяжелый и холодный. Наверное, его надо долго греть на плите, прежде чем гладить. Сто лет пройдет. Подумать только, сидит тут в своей дыре, где на мили вокруг нет ни души, и гладит штаны и рубашки!
Когда несколько секунд спустя она возвращается, ты уже стоишь за дверью и изо всех сил обрушиваешь ей на голову утюг острым углом вниз.
Но она удивительно быстрая и сильная. Утюг лишь вскользь задевает ее по голове и врезается ей в плечо.
И вот ты уже лежишь на полу зажав уши, и последнее, что ты видишь перед тем, как отключиться, — ее ботинки.
Уловка не сработала
Она что-то говорит, но ты не понимаешь ни слова.
Ты снова сидишь за кухонным столом и потеешь; тебя бьет озноб, а из левого уха бежит струйка крови. Ухо не хочет заживать. И ты им совсем ничего не слышишь. Нос тоже имеет жалкий вид. Наверное, ты ударился им, когда упал. Он разбит, заложен сгустками крови, но продолжает кровить. И, как ухо, тоже не хочет лечиться.
Твоя рука лежит на столе: она так опухла, что пальцы отказываются двигаться.
Она сидит на стуле рядом с тобой и снова обрабатывает твое запястье снадобьем. Оно холодное. Притупляет