В Ее Величестве нет лицемерия и фальши – она слишком добра. Моя приятельница Жилетт, крайне безнравственная и независимая, говорит, что я не должна подражать королеве, иначе мне не стать в Версале своей. Я склоняю голову, выбираю абзац из открытой книги.

– «Направляет кротких к правде, и научает кротких путям Своим».[6]

Королева одобрительно кивает:

– Очень карашо, карашо.

Жилетт трясет мелкая дрожь, она кашляет. Я вижу, что она смеется. Жилетт уверяет, что король уже начал посматривать на сторону, но я знаю, что она любит преувеличивать и делает все, чтобы возник скандал.

– Как это справедливо, как справедливо, – продолжает королева, улыбаясь мне. – Вы согласны, мадам де Буффлер?

Герцогиня де Буффлер, дородная дама в годах, которая относится к королеве скорее как к непокорному чаду, чем к царствующей особе, улыбается в знак согласия и читает нотацию о молодости и смирении. Буффлер – близкая приятельница тетушки Мазарини и почти такая же неприятная; она любит говорить, что в любом возрасте человек может заслужить неодобрение.

Дождь барабанит по стеклу, и я от холода поджимаю пальцы ног, пытаясь сосредоточиться на книге и не разочаровать королеву. Но нет! Как могут слова, такие невинные каждое по себе, соединившись вместе, быть настолько скучны?

Неожиданно в коридоре происходит какое-то оживление. Мы все прислушиваемся в надежде, что это король, – где бы он ни появлялся, вокруг него всегда суета, словно природа сама исполняет серенады.

Так и есть.

– Мадам, – кланяется он королеве, целуя ей руку.

У королевы желтоватый цвет лица, поэтому румянец не заметен, но она начинает неловко ерзать и радостно улыбается. Мы встаем и делаем реверанс. Король отвечает нам поклоном, но продолжает беседовать исключительно с королевой. Поговаривают, что он очень стеснителен. Почти всю свою жизнь король живет на виду у всех – он унаследовал титул в пятилетнем возрасте – и поэтому иногда держится холодно с посторонними и теми, кого плохо знает.

Короля сопровождает кардинал Флёри, его премьер-министр и бесценный советчик. Флёри уже дряхлый старик, который не носит парика. Его считают замечательным человеком, но в его присутствии, когда он смотрит на меня своими водянистыми голубыми глазами, мне всегда становится неловко. Флёри расчетлив и хитер. И хотя королю уже за двадцать, Его Величество продолжает практически во всем полагаться на Флёри. Даже помогает ему мастурбировать, как я подслушала однажды графиню де Рюпельмонд. Я была просто ошеломлена. Как можно подобное говорить о короле! Я уверена, что он хороший король, но, вероятно, еще многому учится. Должно быть, сложно знать все о том, как управлять страной.

– Мадам д’Антен, – произносит Флёри, склоняясь к ручке Жилетт, пока король беседует с королевой.

Жилетт откидывает голову и смеется.

– Наверное, вы сегодня утром виделись с моим супругом? – спрашивает она.

Флёри с улыбкой замечает, что «уступает ее ручку, но только на время». Боюсь, я не понимаю и половины того, что здесь говорят, хотя мы все общаемся на одном языке. Когда Флёри подходит ко мне, я делаю глубокий реверанс и держу руки сцепленными перед собой, как будто вот-вот собираюсь запеть. Не хочу, чтобы его дряблые губы касались моей руки, – как будто сама смерть тебя целует. Я вздрагиваю.

– Вам холодно, мадам? – удивляется Флёри.

Я виновато качаю головой.

– Как ваш супруг?

Жилетт хихикает.

Здесь царят удивительно свободные нравы, мало кто остается верен своим супругам. Или хотя бы сохраняет с ними теплые отношения. У большинства есть любовники, иногда даже несколько любовников одновременно. Кое-кто из придворных дам имеет дурную славу распутниц, хотя сама королева очень добродетельна. Наверное, для нее при дворе выбор не богат.

Тут все обо всех сплетничают. Когда я приехала в Версаль, тут же узнала, что всем давно и прекрасно известно, что моя матушка и одноглазый герцог де Бурбон были любовниками. Герцог часто навещал нас в Париже – мама всегда уверяла, что он заехал на чай, и я, бывало, дивилась, почему этот мужчина любит чай, ведь он даже не англичанин. Мне также пришлось столкнуться с еще более нелицеприятной правдой об отце, которую услышала от самого дерзкого слуги дома. И даже если бы я захотела узнать, где мой супруг проводит ночи – уж точно не в моих покоях, – мне нужно было просто спросить первого встречного, они-то уж точно знают. Ответ таков – спасибо Жилетт и остальным придворным дамам, – в доме мадемуазель Боде в городе. Мадемуазель Боде – дочь кузнеца. Кузнеца! Еще хуже, чем буржуа. Только представьте себе.

Жилетт уверяет, что мой супруг хотел жениться на своей любовнице – жениться на дочери кузнеца, во имя всего святого, – но король или Флёри запретили ему. Поэтому наш брак и случился так неожиданно.

– Я верю, что с моим супругом все прекрасно, – сухо отвечаю я Флёри. Он тянется к моей руке, пальцы его такие же мягкие, как изъеденные червями каштаны.

– Какая невинность, – отвечает он, и, хотя все здесь предпочитают скрывать истинный смысл слов под несколькими слоями лжи, я чувствую, что сейчас он говорит искренне. – Такой и оставайтесь, дорогая. Такой и оставайтесь.