Я слышу, как в нашем доме хлопнула дверь, затянутая москитной сеткой, и мы с Карлой разом поворачиваем головы в ту сторону. На пороге стоит Нина со своим кротом. Она еще не до конца проснулась и, наверное, только поэтому не испугалась, когда сразу нас с Карлой не обнаружила. Нина делает несколько шагов, так и не расставаясь с кротом, цепляется за перила и очень старательно одолевает три ступени, которые отделяют галерею от травы. Карла снова откидывается на спинку сиденья и наблюдает за ней через зеркало заднего вида, но при этом не произносит ни слова. Нина смотрит на свои ноги. После нашего приезда сюда у нее появилась новая забава – она пытается ухватить траву пальцами ног, сперва растопыривая их, а потом сжимая.
– Давид присел на корточки прямо в ручье, так что тапочки у него промокли насквозь, а еще он успел обмакнуть руки в воду и теперь облизывал пальцы. И тут я увидела мертвую птицу. Она лежала совсем рядом с Давидом, буквально в шаге от него, не больше. Я крикнула, чтобы он немедленно вставал, сын тоже испугался, быстро поднялся на ноги, но от страха тут же плюхнулся попкой в воду. Бедный мой Давид. Я подошла к нему, потянув коня за повод, тот ржал и идти за мной не желал, я же старалась изловчиться, чтобы подхватить сына одной рукой, а потом, сражаясь с обоими, с конем и ребенком, еще и вскарабкаться вверх по склону. Омару я ни о чем рассказывать не стала. Зачем? Что было, то прошло, и теперь все в порядке. Но только вот конь на следующее утро не смог подняться. “А жеребца-то нет, – поначалу сказал Омар, – удрал, видно”. И я чуть не призналась, что накануне конь тоже убегал, но тут Омар увидел, что тот лежит на выпасе. “Фу-ты, черт”, – только и сказал Омар. У жеребца веки распухли так, что не было видно глаз. Губы, ноздри – вся морда – тоже сильно распухли, настолько, что он стал похож на какое-то другое животное, вернее, на какое-то чудовище. Сил у него совсем не осталось, только и мог что жалобно стонать, а Омар сказал, что сердце у коня колотится как локомотив. Он велел срочно вызвать ветеринара. Тут уж и кто-то из соседей прибежал, все страшно переполошились, суетились, носились туда-сюда, а я почувствовала такое отчаяние, что и сказать нельзя. Вернулась в дом, схватила на руки Давида, хотя он еще спал в своей кроватке, заперлась у себя в комнате, легла с ним на постель, прижала сына к себе и начала молиться. Молилась я как безумная, как никогда в жизни не молилась. Ты, наверное, удивляешься, почему я сразу не кинулась за помощью, вместо того чтобы запираться в спальне, но ведь порой человек просто не успевает осознать всю глубину катастрофы. Чем бы ни отравился конь, тем же самым наверняка отравился и мой Давид, и если конь умирает, Давида тоже не спасти. Я это знала, потому что и прежде понаслушалась и понагляделась много всякого-разного в нашем поселке. Короче, времени у меня оставалось совсем мало – несколько часов, а то и несколько минут, – чтобы принять решение. А сельский доктор? Да когда бы он к нам явился, этот доктор, если и на службу в пункт скорой помощи редко вовремя приходит? Надо было срочно найти кого-то, кто спасет жизнь моему ребенку, любой ценой спасет ему жизнь.
Я по-прежнему наблюдала за Ниной, теперь она сделала несколько шагов в сторону бассейна.
– Понимаешь, Аманда, иногда уследить за всем сразу никак невозможно. Сама не знаю, как я могла так сплоховать и какого черта занималась этим сволочным конем, вместо того чтобы глаз не спускать со своего мальчика.
Я сразу задумываюсь: а могло ли со мной случиться то же самое, что случилось с Карлой? Вообще-то мне всегда лезет в голову самое худшее. Вот и сейчас я подсчитываю в уме, сколько времени понадобится, чтобы добежать от машины до Нины, если она вдруг кинется к бассейну и свалится в воду. Я называю это “дистанция спасения”, да, именно так я называю то расстояние, всегда разное, которое отделяет меня от дочки, и порой полдня провожу, прикидывая его, хотя на самом деле нередко веду себя более чем легкомысленно.
– Когда я решила наконец, как мне следует поступить, пути назад уже не было. Чем больше я думала, тем больше убеждалась, что есть только одно-единственное средство. Я взяла на руки Давида, который плакал, наверное, из-за того, что видел, в каком я жутком состоянии, и выбежала из дому. Омар и еще пара мужчин стояли вокруг коня и о чем-то спорили. Омар то и дело хватался руками за голову. Двое соседей следили за происходящим издали, с участка, расположенного сразу за нашим, и время от времени тоже встревали в разговор и давали какие-то советы. На нас никто не обратил внимания. Я оказалась на улице, – сказала Карла, махнув рукой куда-то в конец сада, в сторону ворот, – и помчалась к зеленому дому.
– К какому еще зеленому дому?
Последняя палочка пепла падает в ложбинку на груди Карлы, и она ловко сдувает ее, а потом тяжело вздыхает. Кажется, мне придется устроить в салоне основательную уборку, так как мой муж терпеть не может таких вещей.
– Все мы, местные, иногда туда наведываемся, потому что знаем, что эти наши врачи, которых надо вызывать через пункт скорой помощи, как правило, являются только несколько часов спустя, к тому же они мало что понимают и, как правило, ничем не способны помочь больным. Если случается что-то серьезное, мы идем к “женщине из зеленого дома”, – говорит Карла.
Нина укладывает своего крота на мой шезлонг поверх пляжного полотенца. Потом делает еще несколько шагов в сторону бассейна, и я сразу напрягаюсь, готовая лететь ей на выручку. Карла тоже смотрит на Нину, но ей ситуация совсем не кажется опасной. Нина садится на корточки, потом устраивается на бортике бассейна и опускает ноги в воду
– Та женщина всякий раз всем объясняет, что она никакая не знахарка и не колдунья, просто умеет распознавать энергию,