— В последних трех делах тебе не удалось добиться обвинительного приговора.

Кассиди ожидал этого аргумента, но все равно критика была неприятна. Решив не обнаруживать волнения, он придал уверенности своему голосу:

— Все мы знали» Тони, что наши шансы в тех трех делах были слабоваты. В каждом из них адвокатам на суде нечего было говорить, кроме как «Докажите». Я сделал все возможное при наличии того мизера доказательств, и ты знаешь это как нельзя лучше.

Окружной прокурор Энтони Краудер ощупал свой жилет короткими волосатыми пальцами и откинулся в кожаном кресле.

— Наш разговор несколько преждевременный. Полиция еще даже никого не арестовала. На поиски могут уйти месяцы. Кассиди упрямо покачал головой:

— Я хочу заниматься расследованием параллельно с ними, чтобы быть уверенным, что ни одна улика не ускользнула.

— Но тогда у меня будут сложности с комиссаром полиции из-за твоего вмешательства вдело, касающееся сугубо их департамента.

— Я рад, что ты заговорил о комиссаре. Вы же приятели. Поговори с ним. Постарайся, чтобы назначили Говарда Гленна на расследование дела Уайлда.

— Этого убогого?

— Он был первым, кто прибыл на место преступления. И к тому же он хороший сыщик. Лучший.

— Кассиди…

— Не беспокойся, я не превышу своих полномочий. Пущу в ход все свои дипломатические способности.

— У тебя их вовсе нет, — напомнил ему прокурор. — За те пять лет, что ты работаешь в прокуратуре, кое-что ты сделал довольно неплохо, но вообще-то ты мне всегда доставлял головную боль, вмешивался куда не следует Кассиди самодовольно ухмыльнулся. Несмотря на грубоватое замечание Тони Краудера, он знал, как на самом деле относится к нему окружной прокурор. Негласно Кассиди считался наиболее вероятным преемником Краудера. И хотя он частенько сердил старика, Краудер не мог не признать, что Кассиди сочетает в себе ту же амбициозность, отвагу и выдержку, которые когда-то отличали его самого и определили его карьеру.

— Я выступал обвинителем и выиграл процессов больше, чем любой юрист в прокуратуре, — без ложной скромности сказал Кассиди.

— Знаю, — огрызнулся Краудер. — Не надо напоминать мне об этом. Но от тебя и неприятностей было больше.

— Нельзя добиться чего-то, если боишься поднять волну.

— У тебя не просто волны, а настоящий шторм. Кассиди сел напротив и уставился на Краудера. Прямой взгляд его серых глаз всегда действовал безотказно, производя впечатление и на трудных свидетелей, и на циничных судей, и на скептиков-присяжных, а в обыденной жизни он придавал особую значимость даже пустяковой беседе.

— Отдай мне это дело. Тони.

Пока Краудер раздумывал, в дверях возникла голова секретарши.

— Ариэль Уайлд дает пресс-конференцию. Ее передают в прямом эфире по всем телеканалам. Подумала, что вам это может быть интересно. — Секретарша исчезла, закрыв за собой дверь.

Краудер потянулся к пульту и включил телевизор, стоявший в углу кабинета.

На экране возникло бледное лицо вдовы. Она выглядела такой хрупкой и беззащитной, словно сошедший на землю ангел, но в голосе звучали стальные нотки:

— Эта трагедия не сможет остановить крестового похода, который повел мой муж против слуг дьявола. — Преданные поклонники Уайлда, теснившие полицейских, репортеров, фотографов, плотным кольцом окружавшие вдову, приветствовали это заявление дружными возгласами «аминь». — Сатана видел, что мы одерживаем победу в этой борьбе. Ему пришлось пойти на отчаянные меры. Сначала он использовал этот город коррупции и разврата в качестве оружия против нас. Городские власти отказались обеспечить моему мужу круглосуточную охрану, которую он просил.

— Вот дерьмо, — простонал Краудер. — Зачем же позорить город? Ведь весь мир смотрит.

— Только ей одной известно зачем. — Кассиди встал со стула и пересел поближе к телевизору.

Вдова продолжала свою речь, и слезы текли по ее бледным щекам.

— Этот прекрасный город погряз в грехе и коррупции. Джексон Уайлд был воплощенной совестью, он честно признавал то, что город превратился в выгребную яму, рассадник преступности и грязных нравов.

Лишь те, кто пришел сейчас сюда, чтобы выразить свою скорбь по поводу кончины моего мужа, понимали и поддерживали Джексона, в то время как местные власти отвергали его, не ценя его кристальной честности.

Камера выхватила из толпы мрачные лица судьи, конгрессмена и нескольких городских чиновников. Краудер грубо прокомментировал:

— Тоже мне, политики.

— И вот дьявол наслал одного из своих демонов, чтобы заставить замолчать преподобного Джексона Уайлда, сразив его пулей в сердце.

— Но нас не заставить молчать! — крикнула она, воздев свои тонкие руки и потрясая кулаками. — Мой любимый Джексон сейчас вместе с господом. Возблагодарим бога за дарованные ему покой и мир, которые он заслужил при жизни.

— Хвала господу! — эхом откликнулась толпа.

— Но моя работа не закончена. Я продолжу крестовый поход, начатый Джексоном. Мы обязательно выиграем эту войну против грязи, которой оскверняют наши сердца и умы! Эта война не окончится, пока Америка не очистится от отбросов, заполонивших ее театры и книжные полки, пока ее музеи не освободятся от порнографии, именуемой сегодня искусством.

Разразился восторженный рев. Полиции с трудом удавалось сдерживать бушующую толпу.

Крупным планом камера выхватывала заплаканные лица, горестные взгляды, губы, шепчущие молитвы. Скорбящие взялись за руки и запели в унисон гимн Джексона Уайлда «Вперед, солдаты Христа».

Тони Краудер выключил телевизор.

— Чертовы лицемеры. Если уж они так волнуются за нравственность своих детей, почему не сидят с ними дома и не учат их тому, что хорошо и что плохо, вместо того чтобы митинговать по поводу кончины святого? — Он вздохнул и спросил, кивнув в сторону телевизора:

— Ты уверен, что хочешь ввязаться в эту историю, Кассили?

— Абсолютно.

— Между нами говоря, это скорее всего будет напоминать цирк с тремя аренами, особенно когда полиция начнет задерживать подозреваемых.

— Число которых уже сейчас подходит к шестистам — все, кто прошлой ночью находился в «Фэрмоне» и поблизости.

— Я бы быстренько сузил его до двоих — вдовы и пасынка.

— В моем списке они тоже лидируют, — усмехнулся Кассиди. — Так могу я считать,