Постепенно ее рыдания стихли, уступив место тихим всхлипываниям. Сквозь ткань рубашки Джадд чувствовал ее прерывистые вздохи.
— Вам нужно поскорее лечь, — ласково сказал он.
Она кивнула и попыталась вытереть слезы. Тушь под глазами размазалась, и лицо Стиви украшали черные разводы.
Горячая киска и холодный ланч ожидали Джадда Макки. Он мысленно вздохнул и простился и с тем и с другим. Удивляясь себе, он осторожно поднял Стиви на руки. Она, похоже, удивилась еще больше.
— Это совсем не обязательно, Макки. Я могу ходить.
— Где спальня?
Чуть поколебавшись, Стиви махнула рукой в сторону спальни. Тело у нее было тренированное и упругое, и в любое другое время Джадд не преминул бы пристально изучить все его особенности при помощи рук и губ. Стиви показалась ему легкой, как пушинка, — он мог бы пронести ее на руках сотню миль, и ему даже не стало бы жарко. Во всяком случае, не от физических усилий. Прижимать ее к себе и не заходить при этом дальше — вот тут действительно было от чего взмокнуть.
— Туда.
Он внес ее в большую, наполненную светом комнату. Повсюду были расставлены горшки и кадки с разнообразнейшими тропическими растениями.
— Фильм про Тарзана, случайно, не здесь снимался? — сострил Макки.
— Это мои питомцы. Гораздо проще организовать уход за ними, когда я в отъезде, чем пристраивать куда-то кошку или собаку. И, кроме того, они не будут по мне скучать.
Он опустил ее на кровать.
— Давайте ложитесь.
— Я уверена, это вы говорите всем девушкам подряд, — не могла не сострить в свою очередь Стиви.
— Я не шучу. И вам тоже не советую. Ложитесь же.
Она откинулась на ажурные подушки. По лицу было видно, какое облегчение она сразу испытала, но, подумал Джадд, сама бы она ни за что это не признала.
— Прошу прощения за рубашку.
— А? — Джадд опустил взгляд. Рубашка была мокрая и вся испачкана тушью. — Ерунда, отстирается, — отмахнулся он.
Он встряхнул легкое стеганое одеяло и накрыл им Стиви. Затем присел на кровать у нее в ногах.
— Расскажите мне все.
— Только не вам, Макки.
— Меня зовут Джадд.
— Я знаю. Под статьями ставят подпись автора.
— Господи, да забудьте вы об этих статьях хоть на минуту!
— А вы забыли? — резко бросила Стиви.
— Да!
Оба замолчали. Джадд заметил, что глаза ее снова наполняются слезами. Очень красивые глаза, цвета самого дорогого шотландского виски.
— Стиви, — мягко произнес он. — Я не собираюсь об этом писать. Мне просто кажется, что вам нужно выговориться.
Она шмыгнула носом.
— Да, но…
Джадд достал из стоящей на тумбочке коробки бумажный носовой платок и поднес к ее лицу.
— Сморкайтесь.
Она высморкалась. Он бросил использованный платок в корзину и взял еще один, чтобы вытереть ей глаза.
— Надо ведь с кем-то поделиться, правда?
— Правда. Просто это как-то неестественно — делиться с вами.
Джадд покачал головой:
— Если хотите знать, для меня это тоже не слишком естественная ситуация. Обычно, если я сижу на кровати, а рядом со мной возлежит полуобнаженная красотка, последнее, чем мне хочется заниматься, — это разговоры. И ее губкам уж точно нашлось бы другое применение.
— Макки!
— Джадд. Рассказывайте. Когда вы узнали об этой опухоли?
— Сегодня утром.
— И кто же это такой умный решил, что вам нужно сообщить об этом прямо перед матчем?
— Я.
— Понятно.
Стиви нахмурилась:
— Я делала снимки. И хотела узнать результаты. Я должна была знать. — Она взглянула в окно. В ящике на подоконнике цвели нарциссы. — Наверное, я до конца не верила в то, что произошло самое плохое. Я убеждала себя в том, что готова ко всему, но… — Она перевела взгляд на Джадда. — Вы были правы. Я упала в обморок от волнения.
— Можно вас понять.
— Джадд с преувеличенным вниманием разглядывал свои руки. Темные волоски на кистях, крепкие ногти, широкие запястья. Руки профессионального бейсболиста. Однако он не бейсболист…
— А эта опухоль, она… ммм…
— На матке. И на яичниках. — Стиви снова отвернулась к окну. — В последнее время у меня… были более сильные боли, чем обычно.
Джадд слегка кашлянул. Похоже, во всем, что касается женского тела, у него менталитет пятнадцатилетнего подростка. Ему нравилось смотреть на женщин, прикасаться, заниматься с ними любовью. То, что все они отличались друг от друга, и у каждой были свои, только ей присущие особенности, завораживало его. Джадд привык считать себя тонким ценителем. Ни одной женщине он не был верен, и такое состояние дел его вполне устраивало. Чем вряд ли можно гордиться в эту эпоху безопасного секса.
В первый раз Джадду пришло в голову, что тело женщины — это не просто чудесный инструмент для получения удовольствия. В нем заключается личность. В первый раз он подумал, каково приходится самой женщине, что для нее означает ее тело.
Осознание этого далось Джадду нелегко. Настолько, что ему было бы стыдно сейчас посмотреть самому себе в глаза.
— Мне должны сделать операцию и удалить опухоль, — тихо продолжила Стиви. — Несколько месяцев уйдет на то, чтобы оправиться после хирургического вмешательства и прийти в себя. Это в том случае, если опухоль доброкачественная.
— А что, может такое быть, что она не доброкачественная?
— Может.
Снова повисла пауза. Долгая, тяжелая, ужасная пауза.
— Но шанс, что опухоль не злокачественная, довольно высок, — быстро проговорила Стиви. — И если это действительно так, то операцию можно на какое-то время отложить. В противном случае и матку, и яичники придется удалить.
Джадд вскочил и принялся мерить шагами комнату. Остановившись возле кровати, он сердито посмотрел на Стиви:
— Тогда почему, ради всего святого, вы лежите здесь и ничего не делаете? Почему вы еще не в больнице? Не на операционном столе?
— Но я не могу делать операцию сейчас! — воскликнула она. — До Уимблдона остался всего месяц.
— И что?
Стиви закусила губу. Что за тупоумие, в конце концов!
— Я должна участвовать, вот что.
— Уимблдон никуда не денется. В следующем году поучаствуете.
— Как вы любезно заметили чуть раньше, я не молодею. Сейчас я играю лучше, чем когда бы то ни было, но, сколько мне еще осталось? — Она упрямо покачала головой. — Это мой год. Мое время. Я чувствую. Если я не выиграю Большой шлем теперь, другого шанса у меня не будет. Вне зависимости от того, что там обнаружат хирурги во время операции. Будь я на десять лет моложе, я бы смогла вернуться. Восстановительный период займет много месяцев. Может, еще дольше. И я уже никогда не буду в такой форме, как сейчас.
— А если