– Il signorino, – говорила она, что смущало и раздражало Маурицио, – ужинает и не может подойти к телефону.
После ужина Маурицио торопился к друзьям, а Родольфо уходил в подвал здания, где у него располагался собственный кинозал. Он любил раз за разом пересматривать свои старые немые фильмы, вспоминая о восхитительных днях молодости вместе с Алессандрой. Родольфо все так же часто уезжал в деловые поездки, поэтому детство его сына было одиноким и грустным.
Смерть матери травмировала Маурицио. Еще многие годы он не мог даже произнести слово Mamma. Если он хотел спросить у отца что-то о матери, то говорил quella persona – та женщина. Родольфо поставил в подвале старое оборудование для монтажа и начал составлять все фрагменты кинопленок, которые смог найти, чтобы показать Маурицио, какой была его мать. Он смонтировал сцены из своих старых немых фильмов, запись их свадьбы в Венеции, а также записи из семейного архива, на которых Маурицио с матерью играли на окраине Флоренции. Из этих частей он собрал полнометражный фильм о семье Гуччи и назвал его Il cinema nella mia vita – «Кино в моей жизни». Этот кинофильм стал делом жизни Родольфо, первостепенным проектом, над которым он трудился и который дорабатывал много лет.
Однажды воскресным утром – Маурицио тогда было лет девять или десять, и он учился в частной школе – Родольфо пригласил весь его класс на первый показ фильма в кинотеатре «Амбашатори», который располагался под торговой галереей Витторио Эммануэле, совсем недалеко от их дома. Впервые в жизни Маурицио увидел свою мать такой, какой никогда не видел: эффектной кинозвездой, романтичной юной невестой, счастливой молодой матерью… его матерью. Когда фильм закончился, отец с сыном пешком отправились домой. Как только они зашли в квартиру, Маурицио бросился на диван в гостиной и разрыдался. Mamma! Mamma! Mamma! – повторял он в слезах, пока не устал плакать.
Маурицио взрослел, и Родольфо рассчитывал, что сын начнет помогать ему в магазине после школы и на выходных – так, как было принято в семье Гуччи. Родольфо отдал его в подмастерья синьору Брагетта, значимому лицу в магазине на Виа Монте Наполеоне, чтобы тот научил мальчика искусно паковать посылки.
– Брагетта был прекрасным упаковщиком, – вспоминал Франческо Джиттарди, который тогда управлял магазином в Милане. – Даже простой брелок за 20 тысяч лир покупатель забирал домой в такой обертке, точно то было украшение от Картье.
Отношения Родольфо с Маурицио были тяжелыми и скрытыми от посторонних, ревность отца создавала напряжение. Родольфо до ужаса боялся, что Маурицио похитят, и приказывал Франко сопровождать Маурицио на машине даже на велосипедную прогулку. По выходным и праздникам отец с сыном уезжали в поместье, которое Родольфо скупил по частям в Санкт-Морице. На протяжении нескольких лет Родольфо вкладывал свою долю уверенно растущей прибыли компании в покупку земли на холмах Сувретты, одной из самых эксклюзивных частей Санкт-Морица, пока не собрал свою уютную территорию почти в две сотни квадратных метров. В этих местах держали загородные дома Джанни Агнелли, председатель автопроизводителя «Фиат», дирижер Герберт фон Караян и Ага-хан Карим-Шах; рассказывают даже, что Агнелли не раз пытался выкупить у Гуччи их территорию. Родольфо назвал первый шале, построенный им на Сувретте, Chesa Murézzan, то есть «дом Маурицио» на местном швейцарском диалекте. Он лично выбирал и перевозил плиты светлых, с персиковым оттенком, плит из близлежащей долины, чтобы возвести внешние стены. Под самым карнизом он расположил герб семьи и королевскую лилию, символ Флоренции. Родольфо и Мурицио наведывались в Chesa Murézzan, пока несколько лет спустя не был построен второй дом, Chesa D’Ancora. Этот дом располагался выше на склоне, и из его окон открывался вид на живописные долины Энгадина; украшен он был деревянными балконами и деревянными же выступающими балками. Тогда Chesa Murézzan стал домом для прислуги, а гостиную превратили в огромный кинозал для любимых фильмов Родольфо. При этом Родольфо заглядывался на шале по соседству: очаровательный деревянный домик со ставнями, вручную расписанными цветами в старинном стиле, и очаровательным газоном с голубыми цветами. Это шале называлось L’Oiseau Bleu[16], построено оно было в 1926 году, и в нем обитала пожилая женщина, которая за несколько лет продала Гуччи землю в Санкт-Морице. Родольфо постепенно сдружился с этой женщиной, заходя к ней на чай и бесконечные полуденные беседы. Он видел в L’Oiseau Bleu то самое место, где ему хотелось провести старость.
Стараясь научить Маурицио ценить деньги, Родольфо ограничивал его в средствах и давал очень небольшие суммы на карманные расходы. Когда Маурицио повзрослел и научился водить машину, отец купил ему горчично-желтую «Джулию», популярную модель «Альфа-Ромео». Это была надежная и престижная машина, и она у итальянцев много лет ассоциировалась с национальной полицией, которая заказывала «Джулии» для своих патрулей, – но Маурицио мечтал о «Феррари». Кроме того, Родольфо установил сыну строгие правила: в школьные годы по будним дням Маурицио должен был возвращаться домой задолго до полуночи. Авторитарный и даже невротический характер отца давил на Маурицио, он ненавидел просить у него даже о мелочах. Его лучшим другом и товарищем стал человек на двенадцать лет старше него – Луиджи Пировано, которого Родольфо в 1965 году нанял водителем для деловых поездок. Маурицио было тогда всего семнадцать. Когда у него заканчивались карманные деньги, Луиджи одалживал ему, сколько было нужно, а также оплачивал его штрафы за парковку и давал машину для свиданий с девушками – и все это улаживал с Родольфо.
Родольфо переживал за Маурицио, который получал свою ученую степень по юриспруденции в Католическом университете Милана: ему казалось, что сын слишком наивен и доверчив. Однажды он позвал, чтобы по-отечески с ним побеседовать.
– Никогда не забывай, Маурицио. Ты – Гуччи. Ты не такой, как все. Множество женщин захотят прибрать тебя к рукам – тебя и твое состояние. Будь осторожен, ведь кругом полно женщин, которые занимаются тем, что ловят в свои сети молодых людей вроде тебя.
Летом, пока ровесники Маурицио отдыхали на итальянских пляжах, Родольфо отправлял его в Нью-Йорк помогать дяде Альдо, который занимался американским отделением компании «Гуччи». Маурицио никогда не давал отцу поводов волноваться – до того самого вечера на Виа дель Джардини.
Поначалу Маурицио не решался рассказать Родольфо о Патриции. Каждый день, как и раньше,