Семь – к тайне, о которой не должен знать никто.
Тут она поняла, что никогда не узнает подробностей, не узнает, что случилось.
Ветер, пробиравший до костей, ворошил опавшие листья, пока они не сбились в смерчи, танцевавшие между могил. Майри присела и ощупала имена своего ребенка и мужа на черном камне.
Агнес.
Энгус.
Треть камня, у основания, была еще пуста. Оставалось место для еще одного имени, еще одной пары дат, и они-то будут точными.
Она стояла, не сводя с камня глаз. Вытерла платком глаза и нос; продолжая сжимать платок, обхватила себя руками и пошла прочь, через черную чугунную калитку, оставив ее качаться на ветру. Она направлялась к гостинице, вот только, дойдя до перекрестка, повернула влево, вместо того чтобы идти прямо.
Пошел легкий снег, но Майри, забыв про непокрытую голову и голые ноги, прошла мимо хутора Фаркаров. Ее бы там приняли, да и у Маккензи приветили бы, она видела, как светится рыжим огонь в их окнах, но шла мимо, стуча зубами, и руки и лодыжки у нее немели.
В конце концов слева от нее вырос замок, чьи величественные разрушенные башни торчали на фоне свинцового неба, словно обломанные зубы. Девочкой она играла за его стенами, знала, какие комнаты остались нетронуты, где нужно внимательно смотреть под ноги, где лучше всего прятаться, где укрывались влюбленные парочки. Они с Энгусом тоже так делали.
Снег шел все гуще, падал хлопьями, слипавшимися и таявшими на волосах Майри. Уши у нее давно перестали мерзнуть. Она натянула на озябшие руки рукава и прихватила их пальцами. Мимо караулки, мимо печи, сквозь высокую траву и сухой дрок, папоротник и чертополох, прямо к Водным воротам.
Наверху она остановилась, глядя на черное озеро. На его поверхности плясали тысячи белых гребешков, казалось, двигавшихся против течения. Говорили, что в озере воды больше, чем во всех водоемах не только в Шотландии, но и в Англии, и в Уэльсе, и что в нем есть кое-что еще. Ей всю жизнь не велели ходить на озеро, потому что глубина в нем начиналась резко, вода была страшно холодной, а на дне ждала Келпи.
Майри боком спустилась по склону, выпростав из рукавов заледеневшие пальцы, чтобы придержать подол пальто.
Когда она добралась вниз, у ее башмаков заплескалась вода. Возле берега озеро выглядело маняще мелким, оно скользило по камешкам и снова вбирало волну в себя. Майри шагнула вперед, и у нее перехватило дыхание, когда вода залилась в ее башмаки – холодная, такая холодная, и все же она ни разу не замерзла, ни разу за все время, что была здесь. Еще шаг, и снова Майри задохнулась. В воде вокруг ее щиколоток кружились осколки перламутра, маня вперед. Еще шаг, и она споткнулась, внезапно обнаружив, что вода доходит ей до колена. Шерстяное пальто Майри всплыло нелепым зонтиком, сперва отталкивавшим воду, но в конце концов пропитавшимся и потянувшим ее на глубину. Майри оглянулась на берег с внезапным отчаянием. Будь у нее шляпка, она могла бы бросить ее на колючий дрок. Будь у нее хоть что-то, что могло бы остаться на воде, возможно, все подумали бы, что все вышло случайно, и ей позволили бы лечь рядом с дочкой. Может, решили бы, что ее забрала Келпи. А потом она вспомнила, что озеро никогда не отдает своих мертвецов, и раскинула руки, чтобы обнять его.
Глава 1
Шотландские горы, 14 января 1945 года.
– Боже, вели ему остановиться, – сказала я, когда машину швырнуло на очередном повороте в кромешной тьме.
Прошло уже почти четыре часа, как мы покинули базу флота в Олтби и с тех пор неслись от поста к посту. По-моему, только там водитель и вспоминал про тормоза. У последнего поста меня обильно стошнило, я чуть не попала на сапоги часового. Он даже не потрудился проверить наши документы, просто поднял красно-белый шест и махнул нам с нескрываемым отвращением на лице.
– Водитель! Давай к обочине! – крикнул Эллис, сидевший на заднем сиденье между мной и Хэнком.
– Вряд ли тут обочину припасли, – ответил водитель с сильным шотландским выговором, роскошно раскатывая «р».
Остановился он посреди дороги.
Так и получилось. Выйди я из машины, оказалась бы по щиколотку в колючих зарослях и грязи, хотя едва ли это нанесло бы моим туфлям и одежде больший урон. Я с головы до пят пропиталась серой, кордитом и зловонием страха. Чулки мои превратились в паутину, висевшую на лодыжках, а алые ногти облупились и обломались. Волосы я последний раз укладывала накануне отплытия из Филадельфии. Никогда прежде я не доходила до такого состояния.
Я свесилась из открытой двери и блевала, пока Эллис гладил меня по спине. На затылок мне падал мокрый снег.
Потом я выпрямилась и захлопнула дверь.
– Прошу прощения. Я все. Может быть, можно снять эти штуки с фар? Думаю, мне станет лучше, если я буду видеть, куда мы едем.
Я говорила о металлических пластинках с прорезями, которые наш одноглазый водитель прикрепил к фарам, прежде чем мы выехали с базы. Они ограничивали поле зрение примерно тремя футами перед машиной.
– Нельзя, – весело отозвался он. – Затемнение же.
Когда он со скрежетом переключал передачу, голова моя болталась взад и вперед. Я согнулась и спрятала лицо в ладони.
Эллис похлопал меня по плечу:
– Мы, наверное, уже почти на месте. Как думаешь, от свежего воздуха тебе станет легче?
Я села, уронив голову на спинку дырявого кожаного сиденья. Эллис потянулся и со скрипом опустил стекло. Я подставила лицо холодному воздуху и закрыла глаза.
– Хэнк, ты не мог бы потушить сигарету? Пожалуйста?
Он не ответил, но по тому, как свистнул ледяной воздух, я поняла, что Хэнк выбросил сигарету в окно.
– Спасибо, – слабым голосом произнесла я.
Спустя двадцать минут, когда машина наконец-то остановилась и водитель заглушил мотор, мне так отчаянно хотелось оказаться на твердой земле, что я вывалилась наружу, прежде чем водитель успел открыть свою дверь, не говоря уже о моей, и приземлилась на колени.
– Мэдди! – тревожно воскликнул Эллис.
– Я цела, – отозвалась я.
За быстро бегущими облаками стояла почти полная луна, и в ее свете я впервые увидела место нашего малообещающего назначения.
Кое-как я поднялась на ноги и побрела прочь от машины, опасаясь, что меня сейчас опять стошнит. Ноги сами понесли к дому, срываясь на бег. Я врезалась в стену и сползла по ней, оказавшись на корточках.
Где-то вдали проблеяла овца.
Сказать, что я хотела бы оказаться в другом месте, было бы смехотворным преуменьшением, но