И вовсе не я делаю из этого историю, как утверждает Мутти. Переполох поднимают совсем другие люди, и в результате я утрачиваю способность вести себя как нормальный человек. Понимаю, что попала в порочный круг, а как вырваться, не соображу. Разве могу я ездить верхом на Восторге, точно зная, что окружающие изо всех сил стараются выискать у меня признаки маниакальной одержимости? Что они анализируют каждый взгляд, каждое движение? Учитывая прошлогодний случай, их нельзя судить слишком строго, но как бы там ни было, ездить на Восторге в присутствии посторонних зрителей я не могу.
Исключением являются рабочие на конюшне. При их появлении я не тороплюсь спешиться и поскорее отвести Восторга в денник. А все потому, что у этих людей хватает деликатности и такта не заострять внимание на моей персоне и уважать личное пространство другого человека. Рабочие не делают вид, что меня не замечают, а просто, поприветствовав кивком, отправляются по своим делам и оставляют наедине с лошадью. В знак благодарности я всегда слежу, чтобы по утрам к их приезду в комнате для отдыха было тепло и на плите поджидал кофейник с горячим кофе.
Моя лошадь. Эти слова звучат так сладко, что на глаза сразу же наворачиваются слезы. Вопреки всеобщему мнению, я точно знаю, о какой лошади идет речь. Возможно, Восторг и является двойником своего неповторимого именитого брата, но нрав у него совсем другой. Не устаю удивляться, какие они разные под седлом, а вернее, непосредственно подо мной, так как я всегда езжу без седла и без потника.
Если спросите, почему, отвечу, что просто ленюсь седлать коня. Но причина кроется в другом и не имеет ничего общего с вырабатыванием красивой посадки. Хотя как инструктор я заставляю учеников регулярно тренироваться в езде на неоседланной лошади. На самом деле все объясняется очень просто: не хочу, чтобы между мной и лошадью находились посторонние предметы.
Колени и лодыжки плотно прижаты к теплому мускулистому телу, руки, держащие поводья, чувствуют малейшее движение головы, и я угадываю все мысли Восторга. И чувствую себя очень умной. Да только Восторг умудряется прочесть мои мысли еще до того, как я успею подумать. Едва возникнет желание проехаться кентером, и Восторг уже выгибает дугой шею, подбирает задние ноги и, наклонившись вперед, скачет неторопливым плавным аллюром, предназначенным для арены, где проводятся соревнования по выездке. Этот аллюр выдает олимпийское прошлое лошади.
Я скачу на Восторге, вверяя ему себя всю без остатка. Верхом на этой лошади я становлюсь другим человеком. Откуда ни возьмись появляется уверенность и профессионализм, все движения выполняются автоматически и в полной гармонии с великолепным животным, на спине которого я сижу. Спешившись, ощущаю переполняющую тело энергию, будто заново родилась. А теперь скажите, разве можно допустить, чтобы за этим священнодействием наблюдали чужие любопытные глаза? Все равно что заниматься любовью при свидетелях.
И вот сейчас я направляюсь к деннику, где уже ждет Восторг, а сердце в предвкушении встречи готово выпрыгнуть из груди.
Заворачиваю за угол и в замешательстве замираю при виде распахнутой двери. Не может быть! Вчера вечером я сама проверила всех лошадей. Осознав, что мне не померещилось и дверь в денник Восторга действительно открыта, срываюсь с места, но в следующее мгновение резко торможу и останавливаюсь как вкопанная.
Лучи восходящего солнца пробиваются через прутья решетки на окне, и столбы пыли клубятся в их холодном свете, словно сперматозоиды в чашке Петри. Но в деннике никого нет. Пусто.
Теряясь в догадках, верчу головой в разные стороны. Ворота, ведущие на улицу, закрыты, а значит, если дверь в деннике не закрыли на задвижку и Восторг непонятным образом умудрился выбраться наружу, он сейчас находится в конюшне. Только бы не добрался до бункера с кормом. Неуемное воображение уже рисует распухшие воспаленные копыта и корчащееся в коликах тело лошади.
Я лечу к помещению, где находятся бункеры для подачи корма, но дверь туда заперта.
Ладно, причин для паники нет. Восторг вырвался на свободу, но, разумеется, не раздулся от обжорства и не повредил ноги.
В растерянности пробегаю по всем проходам и, не обнаружив лошади, устремляюсь на манеж. Восторга там тоже нет. Прерывистое дыхание учащается, выдавая растущую панику. Я несусь стремглав по коридору, где хранится снаряжение. Не могу поверить, что Ева без разрешения вывела Восторга на улицу, но других вариантов не остается.
Шлем, принадлежащий дочери, висит на крючке рядом с седлом. Вскрикнув от ужаса, прикрываю ладонью рот.
Восторга похитили! А что прикажете думать? Если ворота на улицу закрыты? Вот только…
Бегу к воротам, прислушиваясь на ходу к тихим, напоминающим икание звукам. Похоже, они вырываются у меня изо рта, хотя я ничего не чувствую. Однако другого источника шума поблизости нет.
На улице гаснет последняя теплившаяся в душе искорка надежды. Разумеется, рабочие не могли подъехать незаметно. И с какой стати им выводить из денника одного Восторга, а потом запирать ворота, оставив лошадь на улице?
В ужасе застываю на месте.
Надо сбросить оцепенение и срочно вызвать полицию. Только телефона нет под рукой. Я бегу к дому, где можно, по крайней мере, рассчитывать на поддержку Мутти.
Пыхтя, напрягаю почти сорокалетние ноги и взбираюсь на пригорок. На полдороге, среди мертвой тишины, откуда-то слева раздается стук копыт, отдающийся громовыми ударами в голове. Я останавливаюсь и поворачиваюсь на звук, вглядываясь в два поля, где порядочной лошади просто нечего делать. Оба поля мы оставляем на осень под покос, чтобы сэкономить на покупке сена. Дает о себе знать скупость Мутти, над которой я потешалась, но недолго, когда намеревалась взять бразды правления конюшней в свои руки.
Сейчас, в конце марта, порыжевшая стерня скорее похожа на солому, превратившуюся в слегка тронутую морозом, придавленную снегом, плоскую узорчатую ткань. Правда, сам снег уже сошел, но земля еще остается промерзшей. Гулкие удары копыт отбивают четырехтактный ритм галопа и становятся все громче благодаря слегка вогнутой поверхности поля. Они раздаются со всех сторон, но источника не видно. Я вообще не могу ни черта разглядеть, так как рваные клочья тумана и спустившиеся на отдых низкие облака скрывают поле.
Затаив дыхание, всматриваюсь и изо всех сил стараюсь не моргать. В конце концов, знакомый звук рано или поздно должен материализоваться в лошадь. Бац! Из густого облака выплывает кентавр! Вернее, моя дочь верхом на моей лошади, без седла и без шлема! От природы белокурые, но в данный момент иссиня-черные волосы Евы развеваются за спиной. Округлив плечи, она погоняет Восторга и несется галопом во весь опор, будто следом гонится орда диких кочевников. Похоже, она не замечает только что