И будь Эбен проклят, если только одна мысль о ней в постели другого мужчины не заставляла его жаждать громить стены, только чтобы этого не допустить.
Хлоп! Хлоп!
— Проклятье! Хватит! — прокричал он, ненавидя звук собственного голоса, и то как он отдавался у него в голове, словно удары топора. Вдруг всё-таки за дверью зверь. И животное избавит его от страданий.
Дверь распахнулась.
— Выглядишь ужасно.
Оказалось, это не зверь. А Лоутон. Высокий, широкоплечий, гладко выбритый, безупречно одетый, всё в духе этого выпендрёжника. Сапоги начищены до блеска, замысловато повязанный галстук сверкал белизной на фоне тёмной кожи, малиновый с золотом жилет, без сомнения, указывал на праздничную дату.
— Что ты здесь делаешь?
— Ты забыл, что мой рабочий стол находится внизу? Прямо рядом с твоим?
— Я думал, ты собираешься отмечать праздник, — прорычал Олрид.
— Я тоже так думал, — ответил незваный гость, небрежно прислонившись к дверному косяку, — но я работаю почти так же усердно, как и ты, так что мне не с кем его отмечать.
Брат Чарльза Лоутона владел таверной в Мэрилебоне, где проводили вечера многие лондонские портовые рабочие. К брату прилагались прекрасная жена и двое сыновей, которые регулярно наводняли дом Олрида и шумно вились вокруг ног своего чересчур весёлого дядюшки.
Олрид сощурил глаза.
— Это ложь.
На лице Лоутона сверкнула улыбка.
— Джоан не хочет, чтобы ты оставался один в Рождество.
— Почему всех так беспокоит моё одиночество во время праздников?
— Всех?
Конечно же, он не собирался рассказывать Лоутону о визите Джек глубокой ночью. Его деловой партнёр превращался в кумушку на церковном чаепитии, когда дело касалось сплетен.
— Тебя.
— Мне плевать, где ты проводишь праздники. И, честно говоря, я думаю, что Джоан не столько беспокоится о тебе, сколько любит рассказывать своим друзьям о герцоге, который заходит на ужин. И ещё мальчикам нравится, когда в гости приходит "странный парень".
Олрид хмыкнул, игнорируя своеобразное удовольствие, которое доставили ему эти слова. Мальчики ещё были ничего. Большую часть времени они ему даже нравились в отличие от их дяди, который продолжал говорить, причиняя боль и без того раскалывающейся голове.
— Их симпатия по отношению к тебе вызывает недоумение, потому что в тебе нет ничего приятного, но они же дети и мало что соображают.
Олрид пропустил мимо ушей выпад в свою сторону.
— Ты зря пришёл. Надо было им сказать, что я занят.
— Сегодня Рождество, Олрид. Никто не занят.
— А я занят. Я работаю.
— Над чем? Как проспать часы напролёт, а потом пытаться не валиться с ног? — спросил Лоутон, заходя в комнату. — Здесь морозно. И воняет перегаром. — Он подошёл к окну и распахнул тяжёлые шторы. — Нужно открыть окно и проветрить тебя.
Олрид закрыл глаза и отвернулся от представшего его взору неба.
— Чёрт возьми, сейчас же декабрь. Почему солнце такое яркое?
Лоутон повернулся к нему.
— Снег идёт.
Он замер. Джек будет в восторге.
Нет. Нет времени думать о Джек. И его не интересовало, как она отреагирует на снегопад. Он прочистил горло.
— Тогда езжай к брату, ты не обрадуешься, если снег заставит тебя остаться здесь. Поскольку ты убедил меня отпустить слуг, мне нечем тебя накормить.
Лоутон бросил на него быстрый взгляд.
— Даже несмотря на тот факт, что я знаю, что кладовая забита едой, уверяю тебя, состояние, в котором ты сейчас находишься; голый, как младенец, и пропахший джином, не слишком-то располагает меня остаться.
Олрид потянулся за халатом.
— Это было виски.
Лоутон замер.
— Моё виски?
— Раз оно находилось в моём доме, то вопрос о его владельце спорный.
Деловой партнёр прищурился.
— Оно стояло на моём столе? — Когда Олрид, не ответив, облачился в халат, Лоутон издал звук отвращения. — Ты ведь даже не пьёшь, как подобает. Не в коня корм.
— Я выпивал вчера вечером, и он сослужил свою службу, — сказал Олрид, завязывая кушак. — Моя голова тому доказательство.
— Ты заслужил провести день с моими чересчур шумными племянниками, — ответил его коварный партнёр, уже направляясь к двери. — Приведи себя в порядок. Моя невестка ждёт нас в два. Встретимся на кухне. Если повезёт, я приготовлю кофе.
Лоутон вышел, хлопнув дверью, отчего пульсирующая боль в голове Олрида усилилась и стала ещё хуже, когда он прокричал вслед проклятие.
Чёрт возьми. Зачем вообще употреблять спиртное, было выше его понимания. Глупая привычка принесла весьма незначительную пользу. Ведь именно в ту самую единственную ночь в году, когда он пил, чтобы забыть, та, которую он пытался стереть из памяти, вдруг материализовалась во плоти на его кухне.
И что за великолепная плоть перед ним предстала.
Джек осталась такой же, какой была, в годы их юности: высокой и фигуристой, с теми же дерзкими глазами, яркой улыбкой и бронзовой кожей, покрытой веснушками от слишком долгого пребывания на солнце.
Нет, не слишком долгого, а в самый раз.
Он годами думал об этих веснушках, лёжа по ночам на грани между сном и реальностью, и пересчитывал их в уме. Он мечтал провести языком по их россыпи на переносице и скулах, поцеловать их созвездие на левом плече, отыскать все оставшиеся, которые жаждали его внимания, но были скрыты под слоями атласных и льняных тканей.
Теперь веснушек стало больше на груди и плечах. Поцелуи солнца, морщинки в уголках глаз и более округлые формы тела, всё говорило о том времени, которое она провела вдали отсюда. Он хотел изучить все эти перемены по отдельности.
При мысли об исследованиях тела леди Жаклин Мосби его плоть снова затвердела, хотя голова и раскалывалась от последствий прошлой ночи. Олрид выругался и отошёл к тазу для умывания в дальнем конце комнаты, чтобы раздеться и освежиться, плеснув холодной водой в лицо и усилием воли избавиться от последствий своего неуместного желания.
Стратегия провалилась. Последние двенадцать лет он изо дня в день старался не вспоминать о ней. Пытался не думать о том, как она повзрослела. Как изменилась. Как, должно быть, превратилась в роскошную, полноценную женщину, усовершенствованную версию той девушки, которую он знал.
И любил.
Девушки, на которой должен был жениться.
Теперь не надо было представлять. Он знал наверняка.
Впрочем, это не имело значения. Она должна была выйти замуж за другого. За Фергюса, сладкоречивого полудурка-шотландца.
Олрид яростно плеснул холодной водой в лицо и начал растирать ладонями кожу, будто бы мог таким образом стереть её из своих мыслей. Наконец, он погрузил всю голову в таз, наслаждаясь резким ощущением прохлады, зачерпывая воду и поливая волосы и затылок.
Он полагал, что шотландец не заслуживает таких эпитетов… не мог себе представить, чтобы Джек связала себя с кем-то, у кого нет мозгов, но так было легче представлять, что мужчина, которому суждено занять его место, в некотором роде, хуже него.
Занять его место.
При этой мысли он вынырнул, вцепившись в стол, на котором стоял таз, не замечая стекающих капель воды.
Ему не место рядом с Джек.
Возможно, когда-то оно