— Помогите мне перенести его.

— Он убил её, — произносит Грэг. Эти три слова настолько всех потрясают, что мы замираем. Мужчина смотрит на небеса невидящим взглядом. — Герод. Он убил её, Уильям. Я видел всё собственными глазами. Три дня она сидела взаперти в его клетке, а затем он вытаскивал её и… он заковал меня в цепи и заставил смотреть, как он бьёт её и… — натужно кашляет. — Я не смог его остановить. Я ничего не смог поделать…

Герод — правая рука Ангры. По моей спине пробегают мурашки от его имени, мурашки воспоминаний о крови, боли и умирающих людях.

Сир кивает, и мужчины поднимают Грэга, закрывая его своими телами. Я не могу пошевельнуться, не могу отвести глаз и ничего не слышу, помимо шороха листьев на ветру и стонов, срывающихся с губ Грэга. Когда они проходят мимо нас, я вижу его руку, вяло болтающуюся у земли. Вокруг его запястья завязана красная лента с прожилками чёрного и фиолетового, почти как…

Нет, это не лента. Синяки и кровь, как свежая, так и запёкшаяся — его кожа разорвана.

«Он заковал меня… Он убил её, Уильям…»

— НЕТ! — я пытаюсь вырваться из хватки Элиссон.

Все умирают. Я это видела, я их оплакивала, но в этот раз…

Кристалла не должна была умереть. Раньше нас было двадцать пять, затем десять, а теперь уже девять. Мои родители погибли в последней битве за Зимнее, когда Весеннее нас поработило. В ту же ночь Ангра убил родителей Мазера. Все гибнут. Но Кристалла должна была выжить, потому что я в ней нуждалась. Мне нужно было доказательство, что мы можем выжить.

Я снова кричу, и взгляд Сира смыкается на мне. Несмотря на это, я продолжаю вопить и извиваться в руке Элиссон. Кто-то занимает место Сира у Грэга, и тот спешит к нам. Он гораздо сильнее своей жены, потому с лёгкостью закидывает меня на плечо, пока я пытаюсь отбиваться.

Элиссон следует за нами, обняв одной рукой Мазера. Его лицо ничего не выражает, пока он смотрит на листья под своими ногами. В его кулаке зажат какой-то предмет, который он беспрестанно крутит. Камешек, который мы нашли в сарае.

Мальчик поднимает взгляд, его глаза полны слёз.

Мои крики плавно становятся всхлипами. Я утыкаюсь лицом в шею Сира, пытаясь сделать вдох.

В ту ночь они положили Грэга у костра под чистым осенним небом. Я тащу свой спальный мешок к краю палатки и ложусь, натягивая одеяло до макушки и подобрав колени к подбородку. Обхватив себя за ноги, я чувствую себя невероятно крошечной.

— Они обнаружили нас меньше чем за неделю, — говорит Грэг. Все собрались вокруг него, кроме меня и Мазера — детей, которым давно пора спать. Но судя по тому, как Мазер ёрзает рядом со мной, ему тоже не спится.

— Миссия была слишком рискованной, — бормочет Сир. Я слышу звук рвущейся ткани — кто-то готовит повязки. — Не стоило мне отправлять вас в Абрель. Мы больше не приблизимся к Весеннему, пока не найдём вторую часть источника.

Грэг сдавленно кряхтит.

— Прекрати! Мы оба прекрасно знаем, что я не смогу…

Его голос затихает. Сир тоже молчит, и мне хочется спросить, что же они оба прекрасно знают. Чего он не сможет?

И тут ко мне приходит понимание: он не сможет пережить эту ночь.

Грэг горько фыркает.

— Ангра отправил нас в рабочий лагерь. — Мужчина начинает хрипеть, и моё тело пронзает дрожь. — Поначалу… мы думали, что сможем их освободить. Организовать восстание. Но… — он запинается, стонет, а затем продолжает с болью в голосе: — Десять лет. На протяжении десяти лет наши люди были рабами весенних. Король относится к ним, как к скоту. Держит их в клетках… — он издаёт всхлип, прозвучавший уж очень по-детски, — …как животных. И умрут они как животные.

Кто-то встаёт и начинает ходить вокруг костра.

Наверное, Сир.

На несколько секунд наступает тишина, а затем Грэг вскрикивает, и этот звук одновременно напоминает сдавленный вопль и страдальческий стон.

— Я видел всё, что с ней делал Герод. Каждый раз, когда он мне ухмылялся. Каждый раз, когда она кричала. Поэтому Ангра и отпустил меня — в качестве предупреждения, что вскоре он нас догонит… — Грэг пытается отдышаться. — Я старался сбить их со следа, но не знаю, насколько хорошо мне это удалось. Когда они найдут нас, Герод поступит так же с каждым из вас. Ангра прикажет ему убивать вас так медленно, что…

Он уже не сдерживает рыданий. Когда я слышу, как плачет самый сильный и храбрый мужчина из всех, кого я знаю, меня охватывают боль и жалость.

Мазер переворачивается и опускает руку мне на плечо. Я не могу пошевелиться под весом одеяла, слов Грэга, под грузом знания, что у меня больше мёртвых знакомых, чем живых.

Через секунду Мазер стаскивает с меня одеяло и прижимается к моему уху, согревая своим дыханием кожу:

— Я ни за что не позволю этому случиться с тобой.

От ледяного порыва его слов моё тело начинает остывать. Рука мальчика сжимается на моём плече. Так мы и лежим, прижавшись друг к другу. Рыдания Грэга перерастают в стоны боли, и я думаю только об одном: я не хочу, чтобы Мазеру пришлось меня защищать.

Я не хочу сидеть в сторонке, пока все остальные пытаются освободить Зимнее. Остальные принадлежат этому королевству, а я же просто смотрю, как они умирают в попытке вновь воссоединиться с ним. Я тоже часть Зимнего, источника, Кристаллы, снега, всего. И если долг воина подразумевает, что моя судьба будет такой же, как у Грэга или Кристаллы, или бессчётного количества других солдат, которые пали на этой войне…

Быть посему. Я должна стать воином.

Ради себя, ради Кристаллы и ради Зимнего.

Наши дни

Прерии Рании

После той ночи нас осталось восемь. Грэг скончался от полученных ранений под ясным осенним небом. У Сира не было выбора — он нуждался во мне. Зимних осталось так мало… наши люди либо мертвы, либо порабощены. Наша восьмёрка была единственной надеждой нашего народа.

И до сих пор ею является. Сир вернётся со своей миссии, как и во все предыдущие разы. Снова начнёт молча анализировать, как я метаю чакру, пока я не гаркну, что его молчание сводит меня с ума. Тогда он ответит, что я слишком нетерпелива, и я прорычу, что обуздала бы свой характер, если бы он использовал мои боевые таланты, чтобы вернуть источник, вместо того чтобы просто добывать нам пропитание. На этом он просто уйдёт, завершая спор.

Я не могу сдержать хохота. Уж слишком много