На глазах Грона, грязная запуганная девочка, становилась острым и опасным оружием. От недостатка еды и изнуряющего обучения, она оставалась худой, но при этом не менее красивой. Высокие скулы подчеркивали холодные серебристые глаза, с искрой некой надменности и хитрости. Предводитель лично следил за ее взлетами и падениями, иногда сам занимался с маленькой гадиной, норовившей ударить его в самое драгоценное место.
В свой шестнадцатый день рождения, Саяна предстала перед Гроном в его кабинете. Ее обучение закончено. Он долго думал, рассматривая стоящую перед собой девушку. Плечи гордо расправлены, взгляд не отводит. Не боится, но он знал, его Саяна уважала и принимала достаточно тепло, не смотря на показную злость. Мало кто мог спокойно смотреть ему в глаза. Теперь он не сомневался, что она справится с контрактом, который подготовил для нее Моритер.
Сая пнула камень, отборно выругалась и поплелась домой. В гильдию.
– Это только начало. Я тебя не оставлю и на том свете, – рыкнула девушка.
Стряхнув с лица черные пряди, она посмотрела в небо и тихо, почти шепотом заговорила:
– Папа… Мама… Я помню о вас. Помню о вашей смерти. И кто виноват в ней тоже помню. Прошло семь лет. А я все еще хочу к вам. – Девушка закусила губу, склонив голову. – Я так сильно вас люблю. Но то, что должна, уже не сделаю. Завтра меня отправляют в Аксэд. Моритер надеется, что я оттуда не вернусь. Я сама слышала, как он говорил об этом. «Выйти из Аксэда живой ей не суждено. Она сложит голову там. Поделом. Эта дьяволица достала меня за эти годы». – Передразнила она голос наставник. – Быть может скоро свидимся…
Привычка разговаривать с умершими появилась в тот самый первый год в гильдии, если во дворце ее просто не особо-то жаловали, то в гильдии каждый день походил чью-то зверскую игру, кто день пережил – победил. Ровесники с ней общались, вообще никто ни с кем не общался. Пока не появился Дамарис, Саяна оставалась одинокой, единственным ее утешением была – вера, но не в призрачных богов, а в родителей, наблюдающих за ней из лучшего мира.
Наемница побрела в гильдию, не поднимая головы. Даже сейчас, зная исход своего задания, она верила, что боги не оставят ее. Но стоит ли верить тем, кто бросил на произвол целую Империю?
Глава 2. Воспетая врагами
И кто считал, что мне не вынуть душу?
Кто мне послал мучений ряд?
Мне плеть супругой стала или мужем?
И ничего нельзя вернуть назад…
Огромный мраморный зал освещает одна единственная свеча, едва рассеивая неяркие отблески света, колышется от сквозняка, разгоняющего стойкий запах гниющих ран и плесени, скопившейся у основания каменных стен, дернется раз и замрет на мгновение, потом снова и снова, преломляя образы цветов. В середине этого полутемного зала, подвешенная на цепях на причудливой пыточной конструкции, предназначенной для сечки, молодая девушка, она что-то тихо шепчет самой себе. Может от боли, а может от страха. Благодаря свечи, стоящей на дубовом столе, чуть в отдалении от пленницы, мучителям удается не споткнуться в темноте об оружие и окровавленные тряпки.
Едва получается разглядеть измученный силуэт девушки, она склонила голову набок, касаясь левой руки места около плеча и, опустила подбородок к полу, казалось, что ей стыдно, её руки обвиты тяжелыми цепями, безжалостно прорезая нежную кожу пленницы. Часть лица скрывают темные длинные волосы. В полумраке невозможно определить цвет, на свету кудри переливаются и кажутся то черными, то огненно-красными, то золотистыми.
Тяжелое дыхание девушки разносится эхом по залу, она будто пытается прогнать огонь из легких, неотступно мучающий с того момента, как ее упекли в пыточные катакомбы дворца. Ей с трудом удается припомнить, когда точно это случилось, разум затуманен болью, но она должна мыслить ясно, поэтому усиленно пытается вспомнить.
На ней надета рваная одежда, истрепанная и временем, и пытками, кожаные брюки, некогда белая льняная рубаха с широкими рукавами и глубоким вырезом, теперь оголяющая часть изувеченной спины и плоский живот, покрытая темными пятнами крови. Рубаху должен обрамлять кожаный коричневый корсет, идеально сидящий на талии, но он бесцельно валяется у ее ног, недостающих до пола; высокие сапоги на сплошной подошве, на поясе – обшитый серебряной нитью ремень. Когда-то она гордилась свои нарядом, не каждой женщине доступно носить брюки, да еще с такими аксессуарами в виде дорогущего ремня и корсета, при нынешних обстоятельствах подобный вид считается блудным, ни одна уважающая себя леди такого не наденет под страхом смерти. Но она не леди, и давно перестала себя уважать, красивые одежки – единственное, что осталось в ее жизни от удовольствий, и те сдернули, словно неприличествующую грязь.
– Салекта. Меня зовут Салекта, – прошептала девушка, с силой закусывая губу, чтобы не застонать.
В зале нерасторопно, но почти что семимильными шагами, вокруг девушки, прохаживается солдат, то и дело хлеща по полу плетью. Пока солдат наигранно хлещет по мраморным плитам, девушка отдыхает, переводя дыхание, самые ценные минуты в ее жизни, раньше она бы не смогла такого представить. Ее прерывистый шепот разносится по всему залу, а ее мучителя это, казалось, забавит, да и только.
– Меня зовут Салекта, – снова отзывается девушка, повторяя свое имя как заклинание, оно и в самом деле почти стало заклинанием, не позволяющим ей сказать лишнее.
– Думаешь, меня волнует твое имя, сучка?! – Солдат, подчеркнул серьезность своего вопроса кнутом по спине девушки, он даже не моргнул, занося руку, на его лице ровным счетом не отразилось ни единой эмоции.
Она закричала и выгнула спину колесом. Брызги темной крови попали солдату на лицо, он смахнул их тыльной стороной руки, поморщился. Салекта задрожала, силясь сохранить некое подобие спокойствия и лица, упругий живот мелко трясся, пробиваемый крупной дрожью от удара, показывая, насколько на самом деле ей больно.
– Что ты делала?! – Он схватил Салекту со спины за волосы и склонил к себе. – Что ты делала в окрестностях Лимаркара? – Прошипел он ей на ухо.
– Ничего… ничего.
Солдат снова ударил девушку по спине, чуть отвернулся, встав полубоком, чтобы на него попало меньше кровавых брызг. По началу Салекта пыталась считать удары, концентрировать себя на свисте плети, упорно, пусть и немного жалко, не позволяла себе кричать, но спустя сутки сбилась со