— А как же ты? — с трудом выдавила я.
— Главное — она, — сказал он, стирая с моей щеки слезу.
Мои рыдания удвоились, и я прижалась лицом к его пока еще теплой ладони. Он был еще здесь. Еще. Я цеплялась за это «еще».
— Колен, я не могу тебя потерять, — прошептала я.
— Ты не одна, у тебя есть Клара, и Феликс позаботится о вас обеих.
Я покачала головой, не решаясь взглянуть на него.
— Все будет хорошо, ты будешь храброй, ради нашей девочки…
Его голос неожиданно угас, я запаниковала и подняла голову. Он выглядел невероятно усталым. Последние силы он потратил на меня, как всегда. Я с силой обняла его и поцеловала, и он ответил на поцелуй той каплей жизни, которая еще оставалась в нем. Потом я легла, вытянувшись вдоль его тела, тесно прижалась, помогла ему положить голову мне на плечо. Пока Колен был в моих объятиях, он не мог меня покинуть. Он в последний раз прошептал, что любит меня, я едва успела ему ответить, а потом он мирно уснул. Я провела с ним несколько часов, прижимая его к себе, баюкая, целуя, вдыхая его. Родители попытались увести меня, я заорала. Родителям Колена, которые пришли попрощаться с сыном, я не позволила до него дотронуться. Он был только моим. Лишь терпеливый Феликс заставил меня в конце концов сдаться. Он не пожалел времени, чтобы успокоить меня, и только после этого напомнил, что я должна попрощаться с Кларой. Моя дочка всегда была единственным существом на земле, способным разлучить меня с Коленом. И смерть ничего не изменила. Мои руки разжались и выпустили его тело. Я в последний раз прижала губы к его губам и ушла.
В коридоре, ведущем к Кларе, меня накрыл туман. Я среагировала только перед дверью.
— Нет, — сказала я Феликсу. — Я не могу.
— Диана, ты должна пойти к ней.
Не отводя глаз от двери, я сделала несколько шагов назад, а потом быстро побежала по больничным коридорам. Я отказывалась видеть свою дочку мертвой. Я хотела помнить только ее улыбку, только спутанные золотистые локоны, летающие вокруг лица, только искрящиеся озорством глаза, как это было в тот день утром, когда она ушла с отцом.
Сегодня, как и в каждый день прошедшего года, тишина оставалась полновластной хозяйкой нашей квартиры. В ней больше не было музыки, смеха, бесконечных разговоров.
Ноги автоматически привели меня к Клариной комнате. Все в ней было розовым. В тот момент, когда я узнала, что у нас будет дочка, я приняла решение: весь декор должен быть в этой гамме. Колен прибегал к немыслимым уловкам, чтобы заставить меня передумать, но я не сдалась.
С тех пор я ничего здесь не тронула, и все оставалось, как прежде: одеяло, смятое комком, игрушки, разбросанные по всем углам, валяющаяся на полу ночная сорочка, чемоданчик на колесиках, в который она сложила своих кукол перед поездкой. Недоставало лишь двух ее любимых мягких игрушек: той, с которой она ушла, и той, с которой я теперь спала.
Тихо закрыв дверь, я направилась к гардеробу Колена. Вынула новую рубашку.
Едва успев закрыться в ванной, чтобы принять душ, я услышала, что Феликс вернулся. В ванной зеркало было завешено большой простыней, на пустых полочках оставались только флаконы духов Колена. Никаких женских мелочей — ни косметики, ни кремов, ни украшений.
Холодный кафельный пол не вызвал у меня реакции, плевать я на него хотела. Вода стекала по телу, не доставляя удовольствия. Я налила на ладонь немного Клариного клубничного шампуня. Его сладкий аромат вызвал у меня слезы и одновременно принес мрачное успокоение. Можно было начинать привычный ритуал. Я сбрызнула кожу туалетной водой Колена, и это был первый защитный слой. Потом застегнула пуговицы его сорочки — второй защитный слой. Натянула его толстовку с капюшоном — третий слой. Скрутила узлом мокрые волосы, чтобы сохранить клубничный запах, создав четвертый уровень защиты.
В гостиной объедки и грязная посуда исчезли, окна были открыты, а на кухне, похоже, шла битва. Перед тем как зайти к Феликсу, я снова закрыла окна и задернула шторы. Темнота — моя лучшая подруга.
Феликс сунул нос в морозилку. Я привалилась к притолоке и наблюдала за ним. Он снова был в своей вечной униформе и вертел попой, насвистывая.
— Можно узнать, что привело тебя в такое настроение?
— Последняя ночь. Вот приготовлю ужин и все тебе расскажу.
Он повернулся и уставился на меня. Потом подошел и глубоко вдохнул несколько раз подряд.
— Перестань обнюхивать меня, словно собака, — сказала я.
— Пора это прекратить.
— А что тебя не устраивает? Я вымылась.
— Давно пора было.
Он поцеловал меня в щеку и вернулся к своим занятиям.
— С каких это пор ты умеешь готовить?
— Я не готовлю, я использую микроволновку. Найти бы что-нибудь аппетитное, и можно будет перекусить. Но твой холодильник хуже, чем пустыня Гоби.
— Хочешь есть — закажи пиццу. Ты не способен приготовить еду. У тебя не получится даже замороженное готовое блюдо.
— Поэтому вы с Коленом меня и кормили последние десять лет. Пицца — гениальная идея, так я смогу уделить тебе больше времени.
Я рухнула на диван. Теперь меня ждет полное описание фантастической Феликсовой ночи. Надо быстренько налить бокал красного. Феликс уселся напротив и кинул мне свои сигареты. Я тут же закурила.
— Родители велели тебя поцеловать.
— Очень рада, — ответила я, выдыхая дым ему в лицо. — Но это не обязательно.
— Они беспокоятся о тебе.
— Совершенно напрасно.
— Они хотят повидать тебя.
— А я не хочу. Вообще-то тебе повезло: ты единственный, кого я еще терплю.
— Я незаменим, тебе не обойтись без меня.
— Феликс!
— Ну и ладно, если настаиваешь, я тебе расскажу про вчерашний вечер во всех подробностях.
— Ой нет, что угодно, только не твоя сексуальная жизнь.
— Определись наконец, что ты предпочитаешь. Или мои безумства, или твои родители.
— О’кей, давай выкладывай.
На смачные детали Феликс не поскупился. Для него жизнь представляла собой нескончаемый праздник, расцвеченный сексом без тормозов и употреблением препаратов, которые он тестировал одним из первых. Начав рассказывать свои истории, он даже не ждал от меня реакции, просто говорил и говорил безостановочно. Раздался звонок в дверь, но он все равно не замолчал.
Курьер тоже был осчастливлен рассказом о том, как Феликс завлек в постель двадцатилетнего студента. Еще одного, чье обучение он взял на себя.
— Видела бы ты его, этого милого малыша, сегодня утром! Он разве что не умолял меня снова заняться им. Мне даже жалко его стало, — сказал он, делая вид, что утирает слезу.
— Ты отвратителен.
— Я его предупреждал, но что ты хочешь, стоит разок попробовать Феликса — и все, ты подсел.
Я успела откусить пару кусочков пиццы, а он уже съел столько, что чудом не лопнул. И по-прежнему не собирался уходить. В какой-то момент он неожиданно замолчал, потом собрал остатки