– Я не буду платить. – Йола помотала головой и упрямо уставилась сквозь окно с опущенным стеклом на железнодорожные рельсы, которые тянулись параллельно городской автомагистрали. Была середина августа, мы стояли в пробке под палящим солнцем, над крышами машин перед нами дрожал воздух, и у меня было чувство, что я сижу в кастрюле-скороварке, а не в своем старом «фольксвагене»-«жуке».
– У нас есть уговор, – напомнил я ей.
Пять евро каждый раз, когда меня вызывают на «беседу», потому что Йола снова что-то натворила.
– Я думала, это касается только школы. А не свободного времени.
– Ты забываешь, что господин Штайнер не только твой частный тренер по плаванию, но и официальный учитель физкультуры. Так что давай сюда деньги!
Йола посмотрела на меня, словно я заставлял ее обрезать темные локоны, единственное, чем дочь гордилась в своей внешности. А так она ненавидела свой кривой нос, тонкие губы, слишком длинную шею и «уродливые ступни» (ей казалось, что у мизинчика слишком маленький ноготь) и нежную родинку на щеке. Особенно родинку, которую заклеивала пластырем в те дни, когда была сильно не в духе.
– Это нечестно, – заныла она.
– Нечестно то, как ты поступила с Софией.
Я изо всех сил старался не улыбнуться, потому что мне это казалось не таким уж и ужасным, по сравнению с тем, что я сам вытворял в ее возрасте. Но воспоминание о неприятном разговоре в бюро тренера помогло принять сердитый вид.
«Я знаю, Йола бесспорно лучшая в команде, и я действительно на многое закрываю глаза, – сказал мне на прощание пловец Штайнер. – Но если она еще раз позволит себе подобное, я вышвырну ее из команды».
– София назвала меня ублюдком, – начала оправдываться Йола.
– И поэтому ты налила ей средство для мытья посуды в бутылку из-под шампуня?
У Софии под душем случилась истерика: волосы не переставали пениться, сколько бы она их ни промывала. Пена заполнила всю душевую до самой раздевалки.
– Я всего лишь устроила ей головомойку. – Йола оскалила зубы, но достала мятую купюру в пять евро из переднего отделения рюкзака, где хранила айпод и карманные деньги.
– Ты же знаешь, что споры лучше разрешать словами? – спросил я ее.
– Конечно, как в твоих книгах.
Один – ноль в ее пользу.
Йола помахала купюрой.
– Положи в бардачок, – попросил я ее и прокатился на два метра вперед. Видимо, где-то у радиобашни пробку прорвало. Мобильное приложение по пробкам еще не обновилось, но уже десять минут поток черепашьим ходом продвигался вперед.
– Эй, чипсы, клево!
Она вытащила пакет, который был засунут в тесный бардачок, и я в последнюю секунду успел помешать ей разорвать упаковку.
– Стоп, нет! Это подарок для мамы!
Она недоуменно взглянула на меня:
– Что?
– Да. На следующей неделе, на годовщину свадьбы.
– Картофельные чипсы? – Йоле было не обязательно крутить пальцем у виска, я и так видел, что она обо всем этом думает.
– Не просто какие-то картофельные чипсы. – Я ткнул на логотип на пачке. – Чипсы «Пенг».
– Ясно.
– Да, их больше не делают. Сняли с производства несколько лет назад. Разве я тебе не рассказывал о нашем с мамой первом свидании?
– Всего лишь тысячу раз! – Йола закатила глаза и принялась перечислять основные моменты этой истории: – Вы хотели пойти в автомобильный кинотеатр. Ты припарковал своего «жука» у Альди за углом, но, когда фильм закончился и вы решили поехать домой, оказалось, что Альди закрыт, а парковка перекрыта.
Я кивнул и продолжил:
– Так что мы устроились поудобнее с чипсами «Пенг» и вишневой колой, глядели через лобовое стекло на пустой дискаунтер и представляли, что смотрим «Парк юрского периода».
Всякий раз, когда я думал о том вечере, у меня на губах появлялась глупая, самозабвенная улыбка. Ким и я, тесно прижавшись друг к другу, сидели на переднем сиденье, и я в ярких красках пересказывал ей фильм, сюжет которого только что выдумал, – это до сих пор одно из самых прекрасных воспоминаний в моей жизни. Конечно, за исключением того дня десять лет назад, когда нам разрешили оформить опеку над Йолой.
– Мы с твоей мамой тогда подсели на эти острые штуки, – сказал я и проехал еще немного вперед. – В тот день, когда их убрали из ассортимента, для мамы рухнул целый мир.
– Похоже, для нее это была настоящая катастрофа.
Мы оба ухмыльнулись.
– Да. Поэтому я нашел производителя и убедил его сделать для меня еще раз одну-единственную упаковку. Мама с ума сойдет, когда увидит ее.
– Наверняка, – сказала Йола без особого восторга, сунула пять евро в бардачок и закрыла его.
– Этого точно хватит, чтобы она изменила мнение.
Я хотел спросить Йолу, что она имеет в виду, но отвлекся: какой-то идиот на внедорожнике рядом с нами пытался перестроиться в другой ряд, как будто это поможет пробке рассосаться быстрее. Кроме того, мне и так стало ясно, что Йола понимает намного больше, чем следует. Она настолько проницательна, что, сколько бы мы ни старались держаться и не ссориться в ее присутствии, все напрасно. Хотя даже наедине Ким и я никогда не заговаривали о расставании, но слабые признаки отчуждения не могли остаться не замеченными Йолой.
– Мы поедем сейчас есть пиццу, как договаривались?
Прежде чем я успел объяснить Йоле, что она вообще-то этого не заслужила, мой сотовый зазвонил во второй раз за день. Я взял его с панели и посмотрел на экран. Опять неизвестный номер.
Йола открыла бардачок и снова вытащила оттуда свои деньги.
– Это еще почему? – спросил я в перерыве между звонками.
– Телефон во время езды на автомобиле, – напомнила она мне о второй части нашего – пусть и несколько странного – соглашения о карманных деньгах. Если я ругаюсь, делаю что-то запретное или переношу встречу или отменяю договоренность, она имеет право на денежную компенсацию.
– Мы стоим, – запротестовал я и указал на колонну машин перед нами.
– Но мотор работает, – возразила Йола и сунула пять евро себе в карман. Качая головой и ухмыляясь, я ответил на звонок.
Моя улыбка исчезла с первым словом, которое произнес неизвестный.
– Алло?
Боль. Первая мысль, которая пришла мне в голову. У этого человека боли.
– Кто это?
Я услышал электронное пиканье, напоминающее будильник, потом последовала длительная пауза, и мне даже показалось, что связь прервалась.
– Алло?
Ничего. Только короткий статический шорох. Когда я уже хотел положить трубку, мужчина сказал:
– Я лежу в реанимации в Вестэнде[4]. Приезжайте быстрее. У меня осталось не много времени.
Я зажмурил глаза, потому что капля пота с брови вот-вот собиралась упасть на ресницы. Рядом со мной Йола обмахивалась рекламным проспектом, который нашла где-то под сиденьем.
– Возможно,