Подумать только, в каком виде приехали они, должно быть, на постоялый двор в Риссэтере! Они были живы, но их растрясло, как дробинки в кожаном патронташе охотника!
— Что это значит, капитан Кристиан? — спросил епископ, когда он отворил им дверцу экипажа.
— Это значит, что епископ еще дважды подумает, прежде чем совершить новую поездку и учинить дознание Йесте Берлингу, — ответил капитан Кристиан.
Эту фразу он придумал заранее, чтобы не сбиться.
— Передай тогда Йесте Берлингу, — сказал епископ, — что к нему никогда больше не приедут ни я, ни какой-либо другой епископ!
Вот об этом-то подвиге бравый капитан Берг и поведал пастору, стоя у открытого окна в летнюю ночь. Потому что именно он, капитан, немедленно и явился к пастору с новостями.
— Теперь можешь быть спокоен, твое преподобие, дорогой мой брат! — сказал он.
Ах, капитан Кристиан, капитан Кристиан! С побледневшими лицами сидели школьные пасторы в экипаже за кожаными шторками, однако же пастор у окна казался куда бледнее в светлой летней ночи. Ах, капитан Кристиан!
Пастор даже поднял было руку, примериваясь нанести страшный удар по неотесанному, глупому лицу великана, но удержался. С грохотом захлопнул он окно и встал посреди горницы, потрясая сжатым кулаком.
Он, кого осенило пылающее пламя вдохновения, он, кому дано было возвестить славу Божью, стоял и думал: какую злую шутку сыграл с ним Бог.
Разве епископ не вправе думать, что капитана Кристиана подослал сам пастор? Разве он не вправе думать, что пастор этот целый день лгал и лицемерил? Теперь он всерьез учинит розыск, теперь он лишит его и сана, и должности.
Когда настало утро, пастора в усадьбе уже не было. Он и не подумал остаться, чтобы защитить себя. Бог сыграл с ним злую шутку. Бог не желал помочь ему. Он знал: его все равно лишат сана. Так желает Бог. Так что ему лучше сразу же уйти.
Это случилось в начале двадцатых годов девятнадцатого века в одном из отдаленных приходов Западного Вермланда.[4]
То было первое несчастье, выпавшее на долю Йесты Берлинга. Оно не стало последним.
Ведь жеребятам, которые не выносят ни шпор, ни кнута, жизнь представляется тяжкой. При любой боли, выпадающей им на долю, они мчатся прочь по нехоженым тропам прямо навстречу разверзающимся пред ними пропастями. Лишь только тропа становится каменистой, а путь горестным, им неведомо иное средство, нежели одно — опрокинуть воз и бешеным галопом умчаться прочь.
II. НИЩИЙ
Однажды холодным декабрьским днем по склону холма в Брубю поднимался нищий. Одет он был в ужасающие лохмотья, а башмаки его были до того изношены, что холодный снег леденил его мокрые ноги.
Левен — длинное, узкое озеро в Вермланде, которое в нескольких местах перерезано длинным же узким проливом. На севере оно простирается ввысь, к лесам Финмарка,[5] на юге же спускается вниз к озеру Венерн.[6] На берегах Левена располагается множество приходов, но самый большой и самый богатый из них — приход Бру. Он занимает добрую часть озерного прибрежья, как на восточной, так и на западной его стороне. Но на западном берегу также лежат самые крупные усадьбы, такие поместья, как Экебю и Бьерне, широко известные своими богатствами и красотой, а еще большое селение в приходе Брубю с постоялым двором, зданием суда, жилищем ленсмана,[7] усадьбой священника и рыночной площадью.
Брубю стоит на крутом косогоре. Нищий прошел мимо постоялого двора у самого подножья и из последних сил устремился наверх, к вершине, где расположилась усадьба приходского пастора.
Впереди него поднималась в гору маленькая девочка, тянувшая санки, груженные мешком с мукой. Нищий догнал девочку и заговорил с ней.
— Такая маленькая лошадка — и такой большой воз! — сказал он.
Девочка обернулась и посмотрела на него. Это была малышка лет двенадцати с острым взглядом проницательных глазок и плотно сжатым ртом.
— Дал бы бог лошадку поменьше, а воз побольше, так и муки, верно, хватило бы подольше! — ответила девочка.
— Так ты тащишь наверх еду для самой себя?
— Слава Богу, для себя, это так. Как я ни мала, мне самой приходится добывать свой хлеб.
Нищий ухватился за спинку саней, чтобы подтолкнуть их.
Обернувшись, девочка посмотрела на него.
— Не надейся, — сказала она, — за твою помощь ничего тебе не перепадет!
Нищий расхохотался.
— Ты, верно, и есть дочка пастора из Брубю?
— Да. Беднее отцы есть у многих, хуже моего — ни у кого нет. Это — святая правда, хотя стыд и позор, что родное его дитя вынуждено такое говорить.
— Говорят, отец твой скуп и зол.
— Да, он скуп и зол, но люди думают, что дочка его станет еще хуже, коли выживет.
— Думаю, люди правы, эх ты! Да, хотел бы я знать, где ты раздобыла этот мешок?!
— Невелика важность, если я даже скажу тебе об этом. Утром я взяла зерно в отцовском амбаре, а сейчас была на мельнице.
— А он не увидит тебя, когда ты притащишься с этим домой?
— Ты, верно, слишком рано бросил школу! Отец уехал по приходским делам, понятно!
— Кто-то едет следом за нами в гору. Я слышу, как скрипят полозья. Подумать только, а вдруг это отец едет!
Девочка прислушалась, всматриваясь вниз, а потом громко заревела.
— Это отец! — всхлипнула она. — Он меня убьет! Он меня убьет!
— Да, теперь дорог добрый совет, а быстрый совет — дороже серебра и золота, — сказал нищий.
— Вот что, — продолжал ребенок, — ты можешь помочь мне. Берись за веревку и тащи санки. Тогда отец подумает, что санки твои.
— А что мне потом с ними делать? — спросил нищий, перекидывая веревку через плечо.
— Тащи их сначала куда вздумается, но вечером, когда стемнеет, приходи с ними в усадьбу пастора. А я уж подкараулю тебя. Приходи с мешком и санками, понятно?!
— Попытаюсь!
— Берегись, если не явишься, — воскликнула девочка, убегая, чтобы успеть домой раньше отца.
С тяжелым сердцем поворотил нищий санки и стал толкать их вниз к постоялому двору.
У бедняги, когда он полубосой брел по снегу, была своя мечта. Он шел, думая о бескрайних лесах к северу от озера Левен, о бескрайних лесах Финмарка.
Здесь, в приходе Бру, где он в эту минуту вез санки вдоль пролива, соединяющего Верхний и Нижний Левен, в этом прославленном своими богатствами и весельем краю, где усадьбы и заводы стоят бок о бок, здесь каждая тропа была