Холлт кивнул.
— Я помню. В ту бойню я потерял троих. Шайка была большой и хорошо вооруженной. И сражались мерзавцы до последнего.
— Это так. Что им было терять? У них была только одна дорога — в петлю. — Мелисси, как тогда, покорно склонила голову, безропотно принимая свою участь: — Я тоже приготовилась к смерти, когда в комнату зашел воин в тунике с вышитыми золотом геральдическими знаками графов Холлтов, наверное, главный у стражников. Увидев меня, он сказал: «Ты, ведьма, пойдешь с нами!». Я, не возражая, протянула, руки, чтоб мне их связали, но тут вперед выступил дроттин. Он сказал, что я прихожанка его храма и еду с ним в Холлтбург по делам предстояния. А на нас напали разбойники, и что я, защищая его, собственными руками убила главаря, но была сильно ранена.
— Так мой старый сенешаль видел брата! — не утерпев, граф зло хлопнул кулаком по сиденью. — А мне он ничего не сказал, хотя прекрасно знал, что я его отчаянно ищу! Вот ведь собака! — ему хотелось выразиться сильнее, но, взглянув на сидевшую рядом женщину, сдержался, лишь раздраженно пнув ногой воздух.
— Да, они знали друг друга, — подтвердила Мелисси, — потому что, едва завидев настоятеля, сенешаль ему низко поклонился. Потом недоверчиво посмотрел на меня, явно не веря его словам, но возражать не решился. Лишь заметил, что моя рука сильно изранена, и мне нужна помощь. Тогда дроттин оторвал кусок от льняной простыни, лежавшей на постели, и замотал мне ладонь. Болела она сильно, но я этого почти и не замечала. Дроттин приказал сенешалю, чтоб о нашем присутствии на месте последнего нападения разбойничьей шайки тот никому ничего не говорил, якобы для того, чтоб случайно оставшиеся в живых разбойники не смогли найти и отомстить. Сенешаль нехотя это пообещал, и мы с дроттином беспрепятственно уехали.
— Так вот почему Аллос ничего мне не говорил! А я-то на него разозлился. Выходит, зря. Он всегда держал данное им слово, не человек был, а кремень. Если мне уж и нужно на кого сердиться, так это на моего собственного брата, отдавшего такой оскорбительный для меня приказ. Это ведь он со мной не хотел встречаться.
Мелисси заинтересованно посмотрела на него.
— А почему ваш брат ушел из дома и не захотел больше с вами встречаться? Вы поссорились?
Граф поморщился, вспоминая былое.
— Можно сказать и так. Он с таким трудом добился у короля передачи титула мне, а я отказался его принимать. В то время мне было просто стыдно. Казалось, я, как жалкий воришка, присваиваю не принадлежащее мне имущество. Тогда брат просто ушел, сказав мне на прощанье, что больше я его никогда не увижу. Через полгода мне все равно пришлось принять титул, в графстве без правителя начались волнения, нужно было наводить порядок. Но что с вами сталось дальше?
— Ничего особенного, — Мелисси протянула перед собой сжатую в кулак изуродованную руку и медленно, по одному, разжала пальцы. — После встречи с вашим братом я смогла жить если и не так, как жила прежде, до встречи с Кровавым, но более-менее спокойно. Продав все свое имущество в городе, где жили мои родные, и где я совершила столько дурного, купила большой дом на одной из главных улиц Холлтбурга и переделала его в гостиницу. Не потому, что мне было не на что жить, а чтоб у меня появилось хоть какое-то занятие, от безделья мне становилось дурно.
— Но вы виделись с братом еще раз, ведь откуда-то он узнал ваш новый адрес? — граф чуть поджал уголки губ, думая, что будь он чуть-чуть понастойчивее, то вполне мог найти его, ведь в Холлтбург частенько приезжали дроттины из окрестных деревень, входящих в его графство.
Мелисси кивнула.
— Да, я еще раз встретила настоятеля, когда ездила на север за рыбой для своей кухни, тогда-то и рассказала ему, где осела. И поклялась, что за свое спасение буду должна ему всю свою жизнь и выплачу долг по первой его просьбе. Полгода назад ко мне пришла Амирель и отдала послание, которое вы прочли. Остальное вы знаете. — Она прямо посмотрела на него и спросила: — Вы меня осуждаете?
Граф помолчал, мерно кивая головой, то ли о чем-то сожалея, то ли запоминая сказанное. Молчание затягивалось, и Мелисси подумала, что напрасно так открылась, ведь нельзя забывать, что граф должен поддерживать порядок на своих землях. И что здесь он верховный судья, обязанный покарать ее по заслугам.
Но он встряхнулся, будто сбросил с себя тяжкий груз, и сказал:
— Нет, не осуждаю. Если б я встретил вас прежде, в разбойничьей шайке, да еще и подружкой ее предводителя, то, естественно, обязан был бы вас наказать, и наказать сурово. Но теперь, через столько лет, во время которых вы вели вполне достойную жизнь, не вижу в этом смысла.
Мелисси с облегчением откинулась на спинку скамейки.
— Спасибо! Я очень боялась, что вы скажете другое. Я виновна, я знаю. Надеюсь, что я все-таки смогу хоть немного исправить тот вред, что нанесла другим людям. — Она моляще приложила сжатые руки к своей груди: — Будьте бережнее с Амирель. Она совсем еще ребенок, наивный и восторженный. Ответственность, пришедшая к ней с королевской кровью, для нее слишком велика. Ей нужно повзрослеть, и, желательно, без потрясений.
Хоттл уважительно склонил голову.
— Это я уже и сам понял. Она сущее дитя, верящее в доброту людей, несмотря ни на что. Я сделаю все возможное, клянусь вам. Думаю, ее ждет великая судьба. Но для этого ей нужно вырасти, вы правы. И напоследок, — почему вы не попросили Амирель вылечить вашу руку? Или она пыталась, но у нее не получилось?
Мелисси отрицательно затрясла больной ладонью.
— Я не просила ее об этом. Не хочу залечивать руку. Знаете, когда шрам зверски ноет в непогоду, это хорошее напоминание о сделанных в прошлом глупостях и повод задуматься о будущем.
Не возражая и не соглашаясь, граф поднялся, давая понять, что разговор окончен. Чопорно попрощался с гостьей, проводил ее до возка, распутал привязанные к кусту вожжи, учтиво подал их ей, проследил, насколько хорошо она правит, и вернулся обратно.
Вытирая кулачками непрерывно льющиеся по щекам слезы, Амирель скорбно вздыхала. Как тяжело расставаться со ставшими ей родными людьми, и как часто в последнее время ей приходится это делать. Судьба ли это, или невезение, вызванное ненужной ей королевской кровью? Она не знала.
Солнце уже поднялось над горизонтом, окрасив его в розоватый цвет, когда в сторожку осторожно постучал граф Холлт. Едва