– Не будет, – отрезал Орлов. – Сами уже видели, на что он способен. Не пропадет. Главное, вы глубоко не суйтесь. Посмотрели и назад…
На этом спор закончился, и началась подготовка к ночной вылазке, обещавшей быть хоть и короткой, но насыщенной.
* * *Уже миновал вечер сочельника. Уже зажглась на темном небе первая рождественская звезда, а за ней и другая. Уже в наших окопах солдаты, встав на молитву, пропели «Рождество Твое, Христе Боже наш!» и получили подарки. У немецких окопов было тихо и темно, и только изредка вспыхивала голубым светом летящая вверх ракета вражеского часового, озаряя окрестности. После каждой такой фосфорической вспышки мрак становился еще темнее.
А наш «поход в ночь» начался с переодевания. Это еще хорошо, что кое-кто подсуетился и мне подшили белый маскхалат до нужного размера, а не то получилось бы лучшее в мире привидение с мотором, дикое, но симпатишное. Однако обошлось, привидением не буду…
А вот и сама разведка. Фольварк, окопы, сторожевое охранение – все осталось позади, а впереди виднелась лишь белая равнина, слабо освещенная луной и полуприкрытая тучами. Кругом полная тишина. Гойда, Морозов, Голенищев и я ползем по подмерзшему снегу, зорко всматриваясь в ночь.
– Мишка, гляди в оба, – шепчет Гойда, – сейчас впереди их колючка начнется…
Фельдфебель, уже не раз ходивший по этим «маршрутам», оказался прав – вскоре действительно показались нити колючей проволоки. Будем перекусывать или?..
Как по команде я вместе с остальными припадаю к снегу, едва ухо улавливает странные звуки: кто-то беспокойный и шумный подошел к проволоке с вражеской стороны. Может, германский дозор? Пока не известно. А тут как назло тучи разошлись и начала светить луна!
Благодарю. Тысячекратно благодарю за преподанную разведывательную науку. Без подготовки, пусть и короткой, слиться с местностью мне было бы трудно, а так сугроб себе и сугроб, белый, холодный и безобидный.
Так, наверное, думал и пьяный немецкий солдат, копошившийся впереди. Откуда он тут взялся, не столь важно, а вот шуму наделал много. Шатаясь из стороны в сторону, он пустил в небо сигнальную ракету, задрал кверху голову, наблюдая за вспышкой, гнусаво рассмеялся, а после начал петь песенку, перелезая через проволоку. Зацепился, одежда стала рваться, песня сменилась руганью, что-то звякнуло и упало на снег, снова ругань…
В общем-то, этот ночной гуляка всем своим видом буквально просился в плен, куда и угодил. Взяли мы его быстро и без лишнего шума, чтобы затем вернуться с добычей к своим окопам с такой скоростью, что позавидовал бы и заяц-беляк.
Дальше начался форменный цирк. Взъерошенный и помятый немец стоит навытяжку, понимает, что он в плену, но еще не отрезвел. Зато хоть и со страшным акцентом, но лопочет по-русски и готов ответить на любой вопрос. А вопросы у Орлова имелись, и даже очень:
– Как же ты мог так напиться?
– Прюссикий сольдат ньйикогда нэ бывайт пьянь.
– Понятно… А как в окопах у себя зимуете?..
Немец опять затараторил и рассказал, что живут они в убежищах, забитых солдатами до отказа.
– Ну, должно быть, и едят вас там клопы, – решил съязвить Морозов.
– Не станешь же ты утверждать, что у вас их нет? – с запальчивостью и без малейшего акцента выпалил вдруг в ответ немец[18].
Под общий смех всей команды и пленного бестолковый допрос пришлось прервать до утра. А пока нам всем поступил приказ идти мыться в бане. Беспокойная ночь накануне Рождества продолжалась.
Глава 9
На околице войны —В глубине Германии —Баня! Что там СандуныС остальными банями!..[19]Я и в самом деле чувствую себя сейчас как Василий Теркин, очищающий водой и паром тело и душу от военных тягот. Впервые попал в нашу здешнюю баню, сделанную умельцем Акимкиным. Ну и чудо же это, скажу я вам. В качестве освещения керосиновый фонарь «летучая мышь», и потому все убранство могу рассмотреть как следует. В уютной комнате (бывшей столовой) пристроен к камину очаг для согревания воды в большом котле, в углу стоит каменка из булыжников с железным ковшом. Вместо кутника тут приспособлен опрокинутый ясеневый буфет, на котором можно даже лежать. Вот такая она,
