Семь недель спустя. Португальская колония Мозамбик. Порт Лоренсу-Маркиш

Слегка покачиваясь на легких волнах, «Одиссей» замер возле каменного языка грузового причала. Арсенин, пребывая в отличнейшем расположении духа, поднялся на мостик. Переступив через комингс, он вполуха выслушал беглый доклад вахтенного, снял фуражку, вытер лоб платком и улыбнулся собственным мыслям. Благо есть чему радоваться. Пройдя Суэцкий канал, судно почти все время следования до Мозамбика шло под попутным ветром, и удалось обойтись без дополнительных бункеровок, сэкономив тем самым довольно-таки дорогой уголь.

Продолжая улыбаться, Арсенин, наблюдая, как мельтешат чернокожие грузчики, оперся на поручни. Рабочие резво и, на удивление, почти без понуканий со стороны одинокого белокожего управляющего, перетаскивали ящики с парохода на берег и об отдыхе даже не заикались.

– Всеслав Романович! Доклад о текущем состоянии судна сейчас представить или уж вечером с обычным рапортом отчет дать? – окликнул Арсенина старший помощник Политковский, поднявшийся на мостик через несколько минут после капитана. – Кстати! Мы назад пустые пойдем или груз какой-никакой прихватим?

– С докладом и до вечера подождать можно, Викентий Павлович, – повернулся к помощнику Арсенин. – Особых неприятностей у нас нет; полпути под парусом шли, машину почти не запускали. Механикус наш Никита Степанович о поломках в машинном отделении ничего не докладывал, бункера почти полные… Рангоут и такелаж в порядке, менять вроде бы ничего не нужно, только что запасы провизии и воды пополнить… А насчет груза – пока не знаю. Если наши наниматели в обратный путь ничего не снарядят, то за пару дней, что мы здесь стоять будем, попробую что-нибудь найти. Ну а если и пустыми назад пойдем – тоже невелика беда. Чухонец платит!

– Всеслав Романович! Давно у вас спросить хочу, но все как-то недосуг было. Насколько я помню, вы ведь Оренбургской губернии уроженец? – Политковский дождался утвердительного кивка капитана, после чего продолжил: – А как же вы в море-то попали?

Арсенин вынул портсигар, предложил папиросы собеседнику, прикурил сам и только после этого ответил:

– Верно говорят, Викентий Павлович, что от книг все на свете зло и неприятности. Я в детстве и отрочестве книги про океаны да про морские путешествия страсть как любил, вот и заболел морем навечно. А ведь папенька мне другую стезю пророчил… – Арсенин выпустил струю дыма, повернулся лицом к горизонту и замолчал, погрузившись в воспоминания.

В конце июля 1863 года в г. Оренбурге в семье коллежского асессора Романа Никифоровича Арсенина, служащего по почтовому ведомству, произошло радостное событие – у него родился сын, которого назвали Всеславом. Мальчишка на радость родителям рос здоровым и смышленым.

Беззаботное детство с играми в казаков-разбойников, путешествиями на крепостной вал, частыми скороспелыми драками и столь же скорыми примирениями длилось недолго.

Когда Всеславу исполнилось восемь лет, родители отдали его в гимназию. Учился он достаточно хорошо, впитывая знания без особого напряжения, но и прежних своих друзей и забавы не забывал. Вряд ли кто-то мог назвать его первым сорванцом в гимназии, но и в списке «благонамеренных» учеников фамилию «Арсенин», как ни старайся, тоже не отыскали бы. И кто знает, кем бы вырос сорванец, если бы не поездка с родителями в Петербург. Книги о кораблях и приключения на море и до этого эпохального путешествия занимали первые места как на книжных полках, так и в сердце подростка, но после того как Всеслав побывал с оказией в Кронштадте, воочию увидел море и корабли, он заболел романтикой дальних странствий всерьез и надолго. А после посещения Петербургского морского музея болезнь из латентной перешла в активную фазу и лечению уже не поддавалась.

Вернувшись в родной Оренбург, Всеслав накупил у букиниста книг по морской практике и судостроению и приступил к их изучению, а в гимназии, к вящей радости наставников и родителей, стал проявлять особое прилежание в изучении математики и иностранных языков.

Случись его увлечение чуть раньше, к зрелым годам он успел бы переболеть морской романтикой и, может статься, занялся бы собиранием колониальных диковин. Чуть позже – и страсть ко всему морскому не совладала бы с житейскими заботами. Однако увлечение пришло именно тогда, когда мальчик еще не успел пресытиться мечтой, и сохранилось до того мгновения, когда настало время выбирать жизненную стезю.

Отец Всеслава мечтал увидеть сына офицером или, на худой конец, инженером. И едва семнадцатилетний отпрыск окончил гимназию, как по настоянию отца поступил в первое военное Павловское училище. Единственное, что примиряло молодого Арсенина с казарменным бытом, – то, что училище находилось в Петербурге, и редкие увольнительные он посвящал поездкам в Кронштадт, где мог вдоволь любоваться морем и кораблями. И хотя со временем юноша втянулся в дисциплину, принял порядки своей Alma mater и даже научился извлекать из них некоторое удовольствие, как в детстве изюм из сладкой булочки, мечтам отца не суждено было сбыться. На втором году обучения Всеслав дрался на дуэли, и хотя сия эскапада обошлась без смертоубийства, ран и увечий, Арсенина отчислили из корпуса.

Ничуть не расстроившись по данному поводу, он подал документы в Петербургские морские классы, после чего его детская мечта стала приобретать вполне осязаемый вид.

Отец поначалу возражал против такого решения, но вспомнив, что сам пошел в обучение лишь по требованию своего отца, в то время как мечтал о геодезии, бразильской сельве и африканских саваннах, с выбором сына смирился.

Два года учебы пролетели почти незаметно. Преподавали в классах профессионалы своего дела, которые делились с учениками как своими знаниями, так и беззаветной любовью к морю, отчего учились курсанты усердно. После перевода в третий, выпускной, класс Арсенин столкнулся с необходимостью устройства на летнюю практику.

Учебных судов для моряков торгового флота не существовало и в помине, и те курсанты, кто действительно желал научиться чему-то помимо полученных в училище знаний, нанимались на лето