Что же касается другого куста… Другой куст был из-под стен Тройки. И показал совершенно неожиданную реакцию на концентрат.
— Что за ржавчину ты тут развел? К чему весь этот металлолом?
— Состав этих автонов совпадает с материалом сплавов, из которых изготовлены, а точнее выращены, стены Тройки, — ответил Юл. — А раствор из этой вот штуки, — он пошевелил носком армейского шнурованного ботинка канистру, — за одни сутки успешно запустил в большинстве автонов процесс коррозии. И, более того, довел его до стадии номер три.
— Что еще за стадия? — проворчал Вырин, недоверчиво глядя на ржавые автоны. — Я тебе не биомеханик, у меня, да будет тебе известно, совсем другая специализация.
— В отличие от тебя, дорогой мой Герман…
Штурман нарочно сделал паузу, чтобы Вырин принял его слова как можно серьезнее.
— …В отличие от тебя, Гидеон Крамер отнесся к моим рацпредложениям с интересом и пониманием. А потому к восточным стенам Тройки тайно прорыты подземные ходы. Аккуратные ходы, всего-то по пятнадцать сантиметров поперечником. Не чета тем тоннелям метро, какие наворотили вы «Утюгом» и «Могерой». И теперь там, под стенами Тройки, работают нагнетательные установки. Безостановочно подающие раствор, аналогичный моему. И угадай-ка, что же происходит с этими самыми стенами?
Штурман стукнул по ближайшему кусту рукоятью ножа УНШ. Ржавый мох сразу посыпался вниз, увлекая за собой пятую часть всего куста.
— Но это еще не все…
Юл осторожно провел рукой по металлическим соцветиям куста-автона — одного из двух, росшего особняком от своих проржавевших собратьев.
Сразу бросалась в глаза странная форма и окрас веток этого металлорастения.
Обычно корявые, изломанные ветви автонов состоят из сплавов самых разных видов, пропорций и степеней концентрации. Этот же куст производил впечатление продукта монолитной, единой субстанции со сглаженными краями и закругленными формами ветвей. Даже н-капсулы, плоды автонов в утолщениях веток, походили на одинаковые горошины — тяжелые, налитые, словно распираемые изнутри сильным давлением.
— Теперь смотри, — продолжал Штурман.
Он повыше подтянул брезентовую рукавицу и резким, решительным движением сжал в ладони распухший металлический побег. Затем растянул его, намотал на руку и в довершение демонстрации завязал узлом на стволе.
Вырин следил за манипуляциями сталкера, как завороженный. Лишь спустя минуту он порывисто встал, подошел к автону и принялся настойчиво мять его ветви, точно они были сделаны из пластилина. Один побег он попросту открутил, как кусок мягкой алюминиевой проволоки, смял в комок и бросил на пол.
После чего Вырин удовлетворенно вздохнул и блаженно улыбнулся, что случалось с ним нечасто.
— Да-да. У ряда автонов, впитавших этот сок, молекулярная структура меняется с кристаллической на аморфную, — подтвердил догадку ученого Штурман. — Они становятся пластичными и сохраняют каждый раз вновь приданную им форму.
Он обжал ладонями ветви испытуемого куста, словно лепил из снега шар. После этих его манипуляций металлокустарник стал напоминать причудливый ерш для мойки посуды, облепленный грязными комьями серой застывшей пены.
Теперь настало время аналитической выкладки, на которые острый и проницательный ум Вырина всегда был горазд.
Он затянулся тонкой, женской на вид сигареткой и задумчиво выдохнул идеально круглое колечко сизого дыма.
— Насколько мне известно, в Пятизонье на сегодняшний день живут… то есть числятся…
На этих словах Вырин запнулся и хмыкнул, видя, что Штурман не может скрыть улыбки. Но что поделаешь! Вырин совершенно искренне считал металлорастения сущностями скорее живыми, нежели мертвыми, в отличие от механоидов, симбиотов и даже наноорганизмов. Для этой странной теории у Вырина были собственные и, видимо, веские основания, о которых он предпочитал не распространяться.
— …числятся порядка четырех с половиной сотен видов автонов, более-менее известных науке. Некоторые даже вполне сносно описаны в определителях металлорастений… Так вот насчет описаний… Получается, ты сумел определить точный химсостав этих своих… сорняков? С восточной стороны Тройки?
— Мне помог Крамер, — соврал Юл. — Собственно, он и провел анализ. В одной из боевых машин Ордена по счастливой случайности сыскался полевой химанализатор.
— Угу, — кивнул ученый, всем своим видом давая понять, что не поверил. — Значит, остается последний и самый главный вопрос…
— Что у меня в канистре?
— Что у тебя в канистре, — согласился Вырин.
— Предупреждаю, это длинная история, — сказал Штурман, в глазах которого вмиг проснулись веселые бесенята.
— Ничего, я умею слушать. — Вырин с вызовом глянул на Штурмана.
— Что касается моей канистры, то, собираясь сюда, в Чернобыльскую зону, я с ней посоветовался касательно автонов и крепостных стен, которые они образуют.
— Ты посоветовался с канистрой? — уточнил Вырин.
— Что? Нет, конечно же, нет, — улыбнулся Штурман. — Я имел в виду Пенни.
— Когда ты говоришь «с ней», мой дорогой коллега, я сразу представляю себе всю обширную научную сеть Комитета Судного Дня, где твоя красотка работает, — сухо сказал Вырин. — Для меня, знаешь ли, и Пенни, и Комитет — одно и то же. Не знаю, хорошо ли это.
— Для меня — хорошо. Для тебя — не знаю… Так вот, именно благодаря Пенни мы имеем массу полезного. Например, рецепт содержимого этой канистры, — продолжал Штурман. — А происходит содержимое этой канистры как раз из научных архивов, доступных лишь спецслужбам. Говорят, в те архивы наш чудо-рецепт попал из хранилища одной заштатной научной библиотеки в занюханном европейском городишке Копенгаген, где лежал-полеживал под грифом «Материалы, не имеющие реальной научной ценности»… Если бы не Пенни и ее связи в информаториях ООН, я бы никогда не добрался до такого раритета.
— Что ж, подобное иногда случается. — Вырин задумчиво поскреб пальцем щеку.
Он — по всему было видно — всегда втайне мечтал наложить лапу на какие-нибудь архивы. Пусть даже «не имеющие реальной научной ценности».
— Помимо связей Пенни, нам понадобились пара звонков в Южную Америку и доступ к дипломатической почте. Результат же, как видишь, намного превзошел все наши ожидания…
Штурман подхватил с земли канистру и дружески протянул ее Вырину.
— Вот он, жидкий привет с далеких берегов перуанской реки Пирене! Внутри этой емкости плещется реальный шанс захватить Тройку. Захватить малой кровью!
Прежде чем навсегда бесследно сгинуть в дебрях Латинской Америки, бравый полковник британской армии и один из лучших военных топографов начала двадцатого века Харрисон Фосетт успел снарядить семь экспедиций. Немало свободолюбивых, но не слишком богатых государств бассейна Амазонки и ныне обязаны ему точностью своих государственных границ.
Восьмая экспедиция стала для него последней: Фосетт пропал вместе со старшим сыном и верным помощником. Чтобы пролить свет на исчезновение «южноамериканского Ливингстона», его младший отпрыск Брайан впоследствии опубликовал отцовские дневники с подробным описанием всех семи предыдущих экспедиций.
Оказалось, что кавалер Золотой медали августейшего Королевского географического общества в Лондоне и высших наград целой кучи южноамериканских правительств, плативших ему жалованье, многие годы искал на этом континенте свидетельства существования великой працивилизации, которая вполне могла положить начало государствам тех же инков и майя. В одном из таких путешествий полковник