– Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой, поскорее! Ладно?
Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:
– Папа, мы тебя любим!..
Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его все текли и текли слезы.
– Не надо! Он сможет! – донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. – У него получится!
Я не был уверен в этом. Одно дело убивать в бою, когда тебе угрожает опасность. Как на их гребанном Полигоне. Или как сейчас, но в перестрелке с охраной, в живом противостоянии. Но всаживать стилет в человека раненого, безоружного, не сопротивляющегося?.. Совсем другое дело.
– Папа, мы тебя любим!.. – продолжала девочка. – …Возвращайся домой поскорее!
– Не стрелять! Он сможет! Он справится! – продолжала Катарина. Моя рука задрожала.
– Пожалуйста, сеньор… – зашептал сидящий передо мной человек. – Не надо!..
– Я сказала не стрелять! Отставить! Я командую операцией, я решаю, что делать! – донесся до меня новый крик. Слишком энергичный, гораздо более эмоциональный, чем предыдущие. И я перевел глаза на визор, на показывающие перекрестья прицелов "виоланчелей" выходы.
Нет, они целились не в него, да и не могли бы при всем желании – Торетто все еще сидел за машиной. Два из трех возможных перекрестьев сходились на мне, на моей голове.
– Не стрелять! – вновь закричала Катарина, почти истерически. – Дайте еще время! Оно есть!
Я поднял голову, поднял глаза. И посмотрел на самого себя, видя свое лицо через перекрестье снайперской винтовки.
Это не просто тест. Тест контрольный, и это слабо сказано. В случае непрохождения его – утилизация, без условий и оговорок. Да, Торетто умрет все равно, он обречен, но если убью его не я…
…То опережу этого человека всего на несколько мгновений.
У меня нет выбора. Как бы я ни хотел уйти, не нырять в эту воняющую дерьмом кашу, я не могу. Обратной дороги нет. Или с ними, или вперед ногами. Я знал, что придется платить, я дважды, отдавая в этом отчет, подошел к дверям бело-розового здания добровольно… Но не думал, что цена будет ТАКОВА.
В этот момент меня спас инстинкт самосохранения. Я не хотел убивать Торетто, не хотел становиться палачом, не хотел лишать девочку отца… Но жить я хотел сильнее.
Через мгновение моя рука размахнулась и всадила-таки ненавистный стилет в горло живого плачущего человека. Ангел, выгравированный на ручке, все так же скорбел, как ему и было положено, но только теперь я осознал, ПОЧЕМУ он это делает.
– Хуан, время! Эвакуация! Срочная! Бегом к машине! – орала Катарина, но я не слышал ее. Я молча брел к выскочившему на полном ходу во двор "Мустангу", ненавидя себя. За спиной мне смеялась и улыбалась маленькая девочка, обнимающая большую, размером с ее саму, собаку:
– Папа! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой, поскорее! Ладно?..
ЧАСТЬ I. АНГЕЛОК
Глава 1. Дочери единорога
Октябрь 2447 г., Венера, Альфа
"…Она была красива!.."
Не так. Притянуто за уши, мало красок.
"…Она была божественно красива!.."
Снова мимо. Как же передать словами, что я чувствовал тогда?
"…Она была богиней!.."
Вот, то, что надо!
…Она была богиней! Высокая, стройная, атлетическая лишь самую малость, что только подчеркивало ее хрупкость. Да, хрупкость, которую не замаскируешь показной накаченностью; складывалось ощущение, что ткни пальцем – и эта сеньорита рассыплется на сотни тысяч маленьких сеньорит!
…И в то же время мужественность, которой несло от нее за километр. Я чувствовал… Не так, ЗНАЛ, что она слабая и хрупкая, но также знал, что попытайся кто-нибудь сделать ей то, что ей не нравится, отхватит так, что не дайте Древние!
Она пытается быть сильной. Жизнь потрепала ее, поломала, заставила забыть о слабостях. Крепится, старается изо всех сил, и, учитывая место обитания, у нее получается…
…Но внутри она – маленькая испуганная девочка, которую, как и всех девочек, нужно приласкать, обогреть и защитить. Несмотря на грозность и внешность истинной валькирии.
– Очнулся? – ухмыльнулась истинная валькирия в свое отражение в зеркале. При том, что виртуалом вокруг нее не пахло, а зеркало находилось ко мне под таким углом, что меня в нем она точно увидеть не могла.
Я попытался ответить, но лишь протяжно застонал и закашлялся.
– Лежи-лежи! – снисходительно усмехнулась валькирия. – Тебя несколько дней на всякой дряни держали, возможны слабость и головокружение. Лучше пока не вставай.
– Ну, если кино продолжится – с радостью! – отозвался я, кивая на ее вид, чем вызвал на лице своей собеседницы бесстыдную улыбку. Она и не думала прекращать начатое, даже несмотря на мое замечание; наоборот, движения ее приобрели отточенную долгими тренировками плавность и текучесть, и сумасшедший, просто потусторонний эротизм!
– С пробуждением! – она обернулась. Я почувствовал, как челюсть моя невольно движется к земле. А что вы хотите, мне всего восемнадцать!
…Ах, да, кажется, я не с того начал. Да, мироощущение, восприятие ее мною – это важно, но я забыл сказать главное. В момент пробуждения эта богиня стояла перед зеркалом и занималась архиважным девчоночьим делом – втирала специальным гребешком в мокрые волосы красную краску для волос. Последние спускались ниже лопаток, и были покрыты идеальным огненным слоем, но девушка акцентировала внимание на пробивающихся черных корнях, и старательно их зачесывала. Кроме тонких прозрачных, ничего не скрывающих трусиков, надетых, видимо, лишь ради гигиены, из одежды на ней ничего не наблюдалось.
Тело… У нее было обалденное, просто сногсшибательное тело! Как уже сказал, не перекаченное, но и не тощее – самый сок. При том, что росту она была того еще – выше меня на полголовы, если не на голову. Грудь… Грудь девушки – отдельная тема, я такой не видел никогда. В смысле вживую и в обнаженном виде. Большая, красивая, упругая… Бедра…
Да что я распинаюсь! Бедра, ноги, груди – я уже все сказал, одним словом! БОГИНЯ! И иные комментарии излишни.
– Привет… – Я все-таки приподнялся, как мальчишка, пялясь на ее грудь. Она весело подмигнула:
– Меня зовут Паула. Для друзей Огонек. "Чертова дюжина". Судя по тому, что ты здесь – служить нам придется вместе. И сразу, чтоб не было недопониманий: я не собираюсь из-за твоего присутствия менять свои привычки и делать или не делать то, к чему привыкла.
– Например, красить волосы голышом? – усмехнулся я.
– И это тоже.
Я уважительно прицокнул, еще раз отдавая должное роскошной груди.
– Знаешь, а мне нравятся твои привычки. Даже больше: мне было бы грустно, если бы ты поменяла их ради меня!..
– Ну вот и славненько! – закончила она, приторно улыбнулась, и довольная акцией, пошла в соседнее помещение, откуда раздался плеск воды.
– Одевайся!