Сегодня мне почему-то не везло. Я трижды споткнулся, но, наученный горьким опытом, не упал. Выдержал долгую беседу с Эдиком Амперяном, которому позарез хотелось поделиться с кем-нибудь своей удачей – он добился, с помощью Говоруна, потрясающих результатов в деле сублимации универсального гореутолителя. Какую роль сыграл Клоп Говорун в этом процессе, я так и не понял – уж очень специфические термины использовал Эдик. Но от его удачи мне стало полегче, словно я и сам надышался парами гореутолителя. Пообещав Амперяну провести для него расчет эффективности вне очереди, я сбросил его на проходящего мимо дубля Ойры-Ойры со строгим приказом: отвести Эдика домой и уложить в постель, после чего, уже без приключений, добрался до машинного зала.
У дверей стоял Корнеев. Вид у него был невозмутимый.
– Витька, что случилось? – с облегчением поинтересовался я. – Зачем такая спешка?
– Привалов, пройди, пожалуйста, внутрь, – бесцветно сказал Витька. И я понял, что никакой это не Корнеев, это его дубль, запрограммированный лишь на одно – пропустить внутрь меня и преграждать дорогу всем остальным. Мне стало страшно. Я отпихнул дубля, неуклюже взмахнувшего руками, распахнул тяжелую дверь и влетел в машинный зал.
Витька сидел на Колесе Фортуны, том самом, чье вращение давало институту электроэнергию. При моем появлении он взглянул на часы и сообщил:
– Когда решу помирать, тебя за смертью пошлю. Девять минут шел, м-магистр.
К Витькиным издевательствам я привык. Проигнорировав «м-магистра» – Корнеев прекрасно знал, что я до сих пор хожу в «учениках чародея», я осмотрелся.
Машинный зал производил странное впечатление. Вначале, из-за темноты, я заметил лишь Витьку, который светился бледным зеленым светом – с опытными чародеями такое случалось при сильном магическом переутомлении, теперь же передо мной открылась вся картина.
Между огромными трансформаторами застыли странные темно-серые статуи, изображающие бесов. Через мгновение я сообразил, что это и есть бесы – из обслуживающего персонала. Кто-то, и я был на сто один процент уверен, что это Витька, наложил на них заклятие окаменелости. А вдоль Колеса Фортуны, походившего на блестящую ленту, выходящую из одной стены и входящую в другую, застыли Витькины дубли – неподвижные и почти неразличимые. Была в дублях одна странность – каждый последующий был немного ниже предыдущего. Те, которых я еще мог разглядеть, выглядели просто пятнышками на цементном полу, но у меня появилось страшное подозрение, что они вовсе не являются крайними в этой дикой последовательности.
– Когда я позвонил, тебе везло? – внезапно поинтересовался Корнеев.
– Что? Ну… У меня «Алдан» завис.
– А после?
– Что после?
– После звонка тебе везло или нет, дубина? – печально и тихо спросил Корнеев.
– Нет. Я упал, потом лифт…
Я замолчал. Я все понял. Лишь теперь, наблюдая за Витькой, я осознал, что он сидит на Колесе, но остается неподвижным.
Колесо Фортуны остановилось!
– Это я, – с напускной гордостью сказал Витька.
– Да? – с внезапной дрожью в голосе поинтересовался я.
– Я его остановил, – зачем-то уточнил Корнеев.
– Как?
– Дублей видишь? Я сделал дубля и дал ему приказ – крепко держать Колесо Фортуны и производить следующего дубля, уменьшенного в размерах и с той же базовой функцией.
Схватившись за голову, я простонал:
– Научил я тебя, Корнеев. Базовая функция… Ты, может, еще на бумаге эту программу составил?
– Ага, – подтвердил Витька. И с людоедской радостью добавил: – А вчера у тебя на «Алдане» проверял. Могучая машина.
– И что вышло?
– Что число дублей будет бесконечным, а сила торможения ими Колеса – бесконечно большой. Вот… Так и вышло. Остановили они Колесо Фортуны.
…Вскоре мне стала ясна вся картина происходящего. Витьке, для его грандиозной идеи превращения всей воды на Земле в живую, не хватало самой малости – устойчивости процесса. Придуманная им цепная реакция перехода обычной воды в живую останавливалась от шума проезжающей машины, чиха Кащея или выпадания града в соседней области. И тут-то Витьку осенило. Если остановить Колесо Фортуны в тот момент, когда процесс перехода воды идет хорошо, то удача останется на его стороне! Вся вода в мире станет живой, для исцеления ран надо будет лишь облиться из ведра или залезть под душ, чтобы вылечить ангину – прополоскать рот. Врачи станут ненужными, войны потеряют смысл… И Витька придумал гениальную идею с бесконечным количеством дублей, что будут с бесконечной силой тормозить Колесо.
План его удался лишь частично. За те секунды, пока Колесо Фортуны останавливалось, лаборантка в отделе Универсальных Превращений уронила умклайдет на диван, инвентарный номер 1123. Результаты были катастрофические. Вода стала превращаться не в живую и даже не в мертвую, а в дистиллированную. Ничего страшного в этом не было, во всяком случае, пока процесс не дошел до морей и океанов. Но шел он теперь безостановочно, ибо Колесо Фортуны стояло.
В этот самый миг жизнь людей радикально изменилась. У меня, так же как у Корнеева и еще примерно половины человечества, началась нескончаемая полоса невезения. У Эдика Амперяна и прочих счастливчиков началась бесконечная полоса удач.
Бесконечная!
Я даже зажмурился от осознания этого факта. Я представил, как Амперян поит меня своим гореутолителем… и он действует, я становлюсь счастливым, хоть мне и не везет. У меня ломается «Алдан» – а я доволен. У Витьки не получается простейшее превращение – он тоже счастлив. Потому что Эдик изобрел… Да что я привязался к Эдику! Человечество отныне разделилось на две категории – везунчиков и неудачников.
Представив, как меня сочувственно хлопают по плечу «везунчики», я не выдержал и заорал:
– Корнеев, запускай Колесо обратно! Немедленно!
– Не могу, – хмуро сказал Корнеев. – Что я, дурак, что ли? Сам знаю, надо запускать, пока магистры не узнали. Позора не оберешься…
Последнюю фразу он произнес с мечтательным выражением, словно смакуя предстоящий позор.
– Почему не можешь? – Я поправил очки и растерянно оглядел бесконечный ряд дублей. – Прикажи им, пусть толкают Колесо, со своей бесконечной силой… черт бы ее побрал!
Одно из стоящих вблизи изваяний слегка шевельнулось. Витька вперил в него грозный взгляд, и черт окаменел вторично.
– Глаз нет, да? Совсем слепой? – с акцентом Амперяна, но с собственной грубостью поинтересовался Корнеев. – Лопнул обод у Колеса, видишь?
Я подошел к Колесу и убедился, что двухметровой ширины лента действительно разделена тонкой щелью. Концы разрыва подрагивали, словно кончики стальной пружины.
– А зарастить нельзя? – шепотом поинтересовался я. – Ты же… это… умеешь. Помнишь, червонец мне склеил?
Витька