Связка из двух неподвижных кораблей все ближе и ближе. Атаман вел галеру таким образом, чтобы атаковать флагмана, поскольку его артиллерия уже работать не могла. Расстояние быстро сокращалось. Удар!!! Летят абордажные крючья, сцепляя два корабля. И в следующее мгновение на палубу турецкого флагмана, где вовсю кипит бой, врывается волна казаков, сметая все на своем пути. Очень скоро сопротивление турок на флагмане было полностью сломлено, и казаки принялись за вторую галеру. Но там никаких сложностей не возникло, поскольку ее экипаж был истреблен уже практически полностью. А те немногие, что сторожили гребцов, сами побросали оружие, видя полную безнадежность сопротивления. Оставшиеся турецкие корабли не рискнули продолжать бой, и развернувшись, быстро уходили в сторону Азова. Преследовать их не стали. Нужно было разобраться с уже захваченными трофеями, и как можно скорее вернуться в Черкасск. Обременять себя такой добычей, продолжая поход, было неразумно.
Только теперь Иван перевел дух и осмотрелся. Картина была ужасной. Всюду кровь и трупы со страшными рублеными ранами . Но казаков это зрелище ничуть не смущало, и они начали сноровисто обыскивать корабли, попутно расковывая гребцов. Торопиться уже некуда. Пять уцелевших галер удирают в Азов под защиту его пушек, а больше здесь в ближайшее время никто не появится. Вот и можно поживиться тем, что Господь послал. К Ивану, осматривающему палубу турецкого флагмана, неожиданно подошел отец.
- Что, Ваня, не весел? Ты только погляди, кого взяли!
- Вижу, батя. Но пять из девяти удрали, и скоро в Азове все знать будут.
- Ну и что?
- Как ты не поймешь - ждали нас. Не просто так тут эти галеры появились.
- Хм-м... Думаешь, турецкие подсылы постарались?
- Не обязательно турецкие.
- Вот даже как? Ты что-то знаешь?
- Пока нет. Но не нравится мне это, батя.
- Ладно, что голову ломать. Пошли к атаману.
Михайло Самаренин был на корме, и с сожалением глядел на турецкого адмирала. Турок с искаженным болью лицом лежал на палубе и тяжело дышал, с ненавистью глядя на своих врагов, а из под его ладони, прижатой к животу, стекала кровь. Иван, едва глянув на пленника, сразу понял - не жилец. Того же мнения был и атаман.
- Вот же, не приведи Господи, угораздило... Под самый конец умудрился случайную пулю поймать, да еще так неудачно. Ни узнаешь теперь от него ничего, ни выкупа с турок не стребуешь...
- Атаман, позволь мне?
Все удивленно оглянулись. Иван же, протиснувшись вперед, встал перед Самарениным.
- Чего тебе позволить, Ваня?
- Позволь, я его посмотрю? Чем черт не шутит, может и поживет еще.
- Ну, дела! Так ты еще и лекарь, Иван?
- Настоящим лекарем себя назвать не могу, но кое-что умею.
- Ладно, попробуй, хуже все равно не будет. Он скоро и так помрет. А кату его отдавать, так сразу окочурится.
Иван опустился на колени перед раненым, и провел руками над его животом. Все ясно - надежды нет. Но избавить его от мучений можно, а заодно узнать все, что надо. Вспомнив, чему учил его Матвей, начал передавать свою жизненную силу, одновременно уводя боль, иначе смерть наступила бы очень быстро. Однако, перед этим разжал раненому зубы, и влил в рот немного травяной настойки из фляги. Вскоре турок с удивлением посмотрел на своего врага. Иван тут же глянул ему в глаза, и задал вопрос на турецком.
- Как Вы себя чувствуете, бей-эфенди? Боль прошла?
- Да, прошла... О Аллах!!! Кто ты, незнакомец? Ты осман? Что ты делаешь среди гяуров?
Иван отрицательно покачал головой. Неудивительно, что из-за внешности и чистого турецкого произношения его приняли за турка.
- Нет, бей-эфенди, я казак. Но моя матушка - чистокровная османка. Долго рассказывать, как она здесь оказалась. Не уверяю, что смогу Вас вылечить. Слишком опасна рана, и на все воля Аллаха, но от боли я Вас избавлю. Лежите спокойно.
Иван ввел раненого в транс, из-за чего лицо турецкого адмирала расслабилось и стало безмятежным, а взгляд был устремлен в небо. Убедившись, что турок в его полной власти, продолжил.
- Атаман, он не жилец. Но я унял его боль, дав возможность умереть без мучений, и сейчас он будет говорить. Спрашивай его, только быстро.
Шум удивления пробежал по рядам казаков, наблюдавших за действиями Ивана. Атаман тоже удивился.
- А ты уверен, что он врать не будет? С него станется!
- А разве у нас есть выбор? Спрашивай, атаман. Его жизнь медленно уходит.
Спорить было глупо, поэтому Самаренин сразу перешел на турецкий.
- Как вы здесь оказались, уважаемый бей-эфенди?
- Мы ждали вашего выхода...
- Кто отдал Вам приказ об этом?
- Комендант Азова, досточтимый Энвер-паша...
- Откуда он получил сведения о нашем выходе?
- Не знаю...
- Что Вы должны были сделать, обнаружив нас?
- Дать вам возможность уйти подальше от донских гирл, и лишь потом напасть, чтобы вы не смогли уйти обратно...
- Засада возле Казачьего Ерика выставлена на нас? И где еще?
- Да, на вас. Засады есть во всех крупных протоках...
- Как они должны были вас известить о нашем появлении?
- Пропустить вас, не поднимая шума, и лишь потом запалить большие костры...
- От кого вы получаете сведения о том, что творится у нас?
- Не знаю...
Атаман задал еще много вопросов, но на большую часть из них получил ответ "не знаю". Впрочем, это было неудивительно, никто бы не стал посвящать исполнителя, пусть и далеко не простого, в тайные дела местного паши. Когда пленного турка уже выжали досуха, и ничего нового он сказать не мог, атаман махнул рукой.
- Он больше ничего не знает. Что теперь?
- Он уже отходит, атаман... Все...
- Что же... Так даже лучше... А ну-ка, пойдем, Ваня. Поговорить надобно...
Пройдя по куршее (продольный помост над банками гребцов) на самый нос галеры, атаман спровадил оттуда всех казаков, чтобы поговорить без лишних ушей, и когда они остались вдвоем, спросил без обиняков.
- Иван, я ведь понял, что ты его волю подавил и своей волей боль унял. И он после этого как болванчик отвечал, не смея соврать. Я прав?
- Прав, атаман. Не буду отпираться.
- Значит, ты и это можешь? И можешь так заставить любого заговорить?
- Насчет любого - утверждать не буду, пока не увижу человека. Сила воли у всех разная. Но если человек ранен, или кат над ним хорошо потрудился, то любого. В этом случае его силы на другое уходят, и я его волю легко могу подмять.
- А зелье тогда зачем