После гибели родителей он жил с тетей в трехкомнатной квартире-сталинке. Типичное жилье фанатика-ученого – максимум книг, минимум ремонта и прочих изысков. Денис с детства рассматривал корешки ученых талмудов в старинном шкафу. Помимо Жюля Верна, Стругацких, Ефремова, полки ломились под весом толстенных томов по электродинамике, физике, материаловедению и даже кибернетике Винера. От нечего делать он листал эти книги, начиная с первого класса, поначалу без особого интереса, разглядывая немногочисленные картинки, потом, научившись писать, он взял карандаш и пробовал что-то решать, по аналогии.
Втянулся, и ему даже стало нравиться: физические, математические задачи, термодинамика, теория игр, алгоритмы. Словом, все, что он находил в шкафу, немедленно пробовал «на зуб». Тем не менее в школе он показывал неизменно плохие результаты. Тетя не ругала его, списывая низкую успеваемость на последствия психологической травмы от потери родителей. То же самое делали и учителя, чтобы не забивать себе голову. В итоге он понял – задачки, дающиеся так легко, для жизни не имеют никакого значения.
Они не наполняют кошелек, ими не развеселишь девушек, и, глядя на Ларина, он еще больше удостоверялся в собственной правоте. Учитель математики ходил в единственном костюме отечественного производства, мешковатом и несуразном, писал обыкновенной шариковой ручкой, и единственной ценной вещью, которой очень дорожил, был новый iPhone 4. Понятное дело, сам себе такой телефон он никогда бы не позволил, значит – подарок.
Скоков представлял, как может выглядеть жена Ларина, и ему становилось любопытно: ни одна красивая девушка не захотела бы жить в нищете. Поэтому к четырнадцати годам он забросил гениальные задатки (о которых, впрочем, думал как о самых заурядных) на верхнюю полку серванта вместе с задачником по квантовой электродинамике. К чему все это? Дурость.
Никто в классе понятия не имел, что школьные уроки, домашние задания, такие страшные предметы, как физика, химия, тригонометрия, для него не представляли интереса ввиду простоты. Он не понимал, зачем такую ерунду нужно учить, если все решения виделись как на ладони. Тем труднее делать все шиворот-навыворот, решать примеры с кучей ошибок, иногда и вовсе притворяться умственно недоразвитым. Последнее у него получалось все лучше и лучше, иной раз Денис ловил себя на мысли, что шутовство и есть его настоящее, истинное лицо.
Тем не менее один раз он прокололся, причем довольно серьезно. Анна Евгеньевна, учитель физики – рассеянная медлительная дама, нараспев объясняющая уравнение Эйнштейна для фотоэффекта, – она бы ничего не заметила. Однако он имел неосторожность поднять бумажку, выпавшую из бокового кармана пиджака Ларина, когда тот выходил из класса по окончании урока.
Зачем он это сделал? Чистое любопытство, конечно же. Скоков замер, глядя, как листок кружась залетел под парту. Тем временем Ларин, не заметив пропажи, ушел.
Читать чужие письма некрасиво, но черт возьми, что упало, то пропало! Особенно у Ларина. Развернув ее, он увидел формулу уменьшающейся геометрической прогрессии с несколькими неизвестными параметрами. Внизу проведена черта и знак вопроса.
Ничего сложного, детская задача, подумал Скоков. Рука потянулась к мелу, на доске стали появляться математические выкладки. Он писал быстро, мел поскрипывал, крошился, но процесс, как хорошая книга, затянул его, он видел несколько вариантов, и все они – черт возьми! – имели право на жизнь и были одно другого красивее. Кто знает цену красивому решению, тот познал гармонию мира.
Он действовал, скорее, под влиянием импульса, как, например, композитор, который набрасывает ноты, услыхав интересную мелодию, или писатель двумя-тремя словами описывает лицо незнакомки, мельком увиденной в окошке проезжающей мимо автомашины.
После знака равенства Скоков поставил число 21 и добавил шесть нулей, потом продолжил решение, указав, что, исходя из задания, прогрессия может иметь дополнительную реализацию на протяжении отрезка в 132 единицы, и окончание прогрессии, чего бы она ни означала, будет заканчиваться в точке 2140. Заинтригованный, он переводил взгляд со смятого листка на доску.
Удовлетворившись решением, Скоков кивнул самому себе, в странном забытьи положил листок на парту и отправился курить. Затягиваясь, перед собой он продолжал видеть зеленую доску и неровный ряд цифр, складывающихся в гармонический ряд. Когда же молния озарения вспыхнула в голове, он вспомнил, что забыл стереть с доски, кинулся обратно в класс, чуть ли не влетел в него, но перед дверью остановился как вкопанный.
Возле доски, скрестив руки на груди, стоял Ларин.
Он смотрел на осыпавшиеся цифры, выведенные мелом, и словно не верил глазам, переводя взгляд то на потрепанный листок, который теперь держал в руках, то обратно на доску.
Его губы шевелились, иногда он взмахивал кистью руки, как дирижер. Неслышная музыка звучала в его голове, и музыка, должно быть, крайне интересная. Скоков замер, боясь пошевелиться, он разглядывал учителя сквозь дверной проем. В контровом свете тот казался очарованным Мефистофелем.
Внезапно Ларин повернулся, и таинственный ореол сменился видом пойманного на месте преступления подростка. «Как бублик в магазине спер», – проскочило в голове у Скокова.
Посередине фойе, в паре метров от двери класса, среди гущи суетящейся малышни стоял Скоков с глупой улыбкой, в руках он сжимал мятую банку кока-колы, по стенке которой ползла коричневая капля.
Ларин покачал головой. Взяв тряпку, он с остервенением принялся вытирать доску, будто боялся, что кто-то подсмотрит записанное на ней решение. На цифре 21 он чуть задержался, но мгновение спустя затер ее с еще большим нажимом.
– Сейчас дырку протрешь, – услышал он голос Скокова и скривился от отвращения.
«Идиот, – подумал Ларин. – Боже, какие бараны. Имбецилы. И как с ними работать?»
Но ведь кто-то же написал это красивое решение, над которым он раздумывал уже месяц, причем за пять минут, пока Ларин отлучился в столовую.
«Интересно, кто? Может быть, Надя Овчинникова, завоевавшая под его руководством пару лет назад третье место на Московской математической олимпиаде? Только она гипотетически могла решить прогрессию. Хотя Ларин и в ней сильно сомневался. Последним из класса выходил Скоков, Ларин чувствовал давящее, неприятное ощущение от взгляда на затылке. Но этот, с позволения сказать, Homo Erectus[1] способен разве что на поглощение пищи. Говорят, последние эректусы вымерли при извержении гигантского вулкана Тоба около семидесяти пяти тысяч лет назад.
Глава 2
Проводив взглядом усмехающегося ученика, Ларин сел заполнять классный журнал. Уроки закончились, вторая половина дня оставалась свободной, хотя для него это не означало ничего хорошего: он потерял источник дополнительного заработка, являвшийся причиной постоянного недосыпания.
До сегодняшнего дня, вместо того, чтобы идти домой и проверять домашние задания, он два раза в неделю ездил на другой конец города сторожить склад бытовой химии, тетрадки брал с собой. Дежурил с шести вечера до шести утра, иногда