— Когда вы говорите о Трое, вы имеете в виду ту самую Трою? — спросил я. — Великий слепец Гомер и всякое такое прочее?
— Конечно, — сказал Билл. — История самой романтической войны во все времена. История первой в мире войны такого масштаба.
— А как изощрен сюжет! — воскликнул Джон Мур. — Противостояние величайших героев истории — Гектора и Ахилла. Любовный треугольник Менелай — Елена — Парис. Жажда власти Агамемнона. Хитроумие Одиссея. Доблесть Энея, Диомеда, Аякса и прочих героев. Мудрость старцев Нестора и Приама. Трагедия Кассандры, в чьи правдивые пророчества никто не верит. Эпические битвы и падение самого хорошо укрепленного города тех времен.
— Сейчас «Трою» смотрит около двух миллиардов человек, — сказал Билл. — События сериала развиваются неспешно, Парис уже похитил Елену и увез ее в Трою, Агамемнон с Менелаем собирают войско и готовятся к войне.
— На данный момент мы показываем две часовые серии в день по общему каналу и ночные включения на канале «Только для взрослых», — сказал Мур.
— По-моему, вы кое-что упустили, — сказал я. — А как же «реальность» происходящего? Где синдром подсматривания?
— Вот теперь мы подбираемся к самой сути, — сказал Билл. — Примерно через две недели мы собираемся выделить под «Трою» специальный канал с двадцатичетырехчасовым вещанием.
— Ваши актеры сдохнут от таких нагрузок, — заметил я.
— Не сдохнут, потому что никаких актеров нет. Равно как и дорогих декораций, и макета боевого флота греков, насчитывающего больше тысячи судов. Когда мы выделим под «Трою» отдельный канал, зритель узнает правду. На самом деле «Троя» — не сериал. Это самое настоящее реалити-шоу.
Дэн
Одиссей, сын Лаэрта, супруг Пенелопы, отец Телемаха, муж, преисполненный козней различных и мудрых советов, автор деревянного коня, борец, лучник, убийца сотни женихов своей жены, сокрушитель твердостенного Илиона, человек, десять лет возвращавшийся домой, и один из немногих, кому это удалось, сидел на берегу моря и кидал камешки в воду.
Разыграть сумасшедшего и остаться в стороне от войны ему уже не удалось. Теперь для него был только один путь вернуться домой — эту войну выиграть.
Кличка у него была простая и исходила от цвета его буйной шевелюры — Рыжий. Это ему еще повезло. Кличка его приятеля Диомеда была Алкаш. Понятно, что за любовь к возлияниям. Кличка Менелая, столь же очевидная, — Рогач. Сначала кое-кто настаивал на Рогоносце, но было слишком длинно и не прижилось. Рогач — куда короче и удобнее в обиходе.
Прозвище его старшего брата — Тиран. Думаю, нет особого смысла объяснять, как он его заполучил.
На этом фоне Рыжий было совсем неплохо.
Рыжий кинул в воду очередной камешек, и тот исчез в море с негромким «бульк». Рыжий покачал головой, улыбнулся своим мыслям, поднялся на ноги и побрел по берегу. Навстречу ему шел Алкаш.
Он прибыл на Итаку три дня назад, чтобы сопровождать Одиссея в поездке на Скирос, где по заданию Тирана они должны были отыскать и склонить к сотрудничеству «лучшего из ахейцев» по кличке Киборг. Согласно заявлению пророка Калханта (Пузан), ахейцы не достигнут успеха под стенами Трои, если с ними не будет Киборга. Поскольку народ в те времена весьма трепетно относился к подобным заявлениям, Тиран решил любым способом заполучить означенного Киборга в свои ряды.
Алкаш поравнялся с Рыжим, и дальше они пошли вместе.
— Когда отплываем? — поинтересовался Алкаш.
— Куда спешить? — спросил Рыжий. — Сбор войск в Авлиде назначен только через месяц, а плыть до Скироса — три дня.
— Мне нужно в Аргос, чтобы возглавить своих людей.
— Мы все успеем, — сказал Рыжий. — Хотя мне и не нравится эта война.
— Троя должна пасть, — сказал Алкаш. — Такова воля Зевса.
— Скажи лучше, такова воля Агамемнона.
— Они заодно, — сказал Алкаш.
Что меня до сих пор удивляет в этих героях, так это факт, что они говорят о богах, как о реальных людях, существующих где-то рядом и часто с ними пересекающихся. Они точно знают, какова воля Зевса и кто именно из богов виновен в каждом конкретном несчастье. Хотя за все три месяца наблюдения ни одного бога я не видел.
— Опасные речи, Тидид, — заметил Рыжий.
— Все знают, что Агамемнон выполняет волю Зевса.
— Интересно, Зевс сам объявлял ему о своем пожелании? В образе быка или золотого дождя?
— И кто из нас ведет опасные речи?
Рыжий пожал плечами. Как выяснилось, этот интернациональный жест лежит вне времени.
— Все знают, что я не хочу воевать.
— Ты сообщил об этом троянцам во время посольства?
— Посольства? — фыркнул Рыжий. — Это была пародия на посольство. Отправить послом меня, желающего покоя, и Менелая с налитыми кровью глазами, который спит и видит, как бы кого-нибудь прирезать. Кто из троянцев, да и вообще из людей, способен разговаривать о мире с Менелаем? Он жаждет возвращения Елены, крови Париса и власти Агамемнона над Троей. Если троянцы еще могли пойти ему навстречу в первом требовании, второе является весьма сомнительным, а третье — невыполнимым.
— Ты разговаривал с Гектором?
— Приамид сделает все, чтобы удержать город. Он — разумный человек. Он мог бы согласиться выдать Елену и даже Париса, но он никогда не склонит голову перед Атридом. Или кем-нибудь еще.
Рыжий довольно долго разговаривал с Домоседом. Они оба соглашались, что война принесет обеим сторонам лишь неприятности, но реальной власти что-либо изменить не было ни у одного. У ахейцев правил бал Агамемнон, Гектор же не мог прекословить своему отцу, правителю города, а Приам был непреклонен. Ахейцы хотят войны, сказал он, они ее получат. Стены Трои неприступны.
Видал я те стены. Нехилые стены, должен сказать. Но когда придет черед деревянного коня, стены троянцам не помогут.
— Как думаешь, Ахилл согласится отправиться с нами?
— Если хотя бы половина того, что я о нем слышал, — правда, то он сам будет уговаривать нас взять его с собой, — сказал Рыжий. — Он мечтает о воинской славе, которая будет греметь в веках.
— Дурак, — фыркнул Алкаш.
— Он молод, — сказал Рыжий. — Может быть, у него еще будет время, чтобы повзрослеть.
Будет, подумал я, под стенами Трои у него будет время не только повзрослеть, но и состариться, однако ума у парня явно не прибавится.
— Так когда мы плывем?
— Через пару дней. Или тебе наскучило у меня на Итаке?
— Гостеприимнее места я не встречал.
— Врешь,