Тело себя чувствовало неуютно, как после дурного сна днем. Из-за того и днем спать не люблю – устанешь, ляжешь спать и часок подремлешь, а потом и не рад, что заснул. И голова болит, и мышцы какие-то как перемятые, и пить хочется, и прочие удовольствия. Но хоть и нет любви к дневному сну, иногда никуда от этого не денешься, особенно когда устанешь как собака. Так что и сейчас я чувствовал все сто процентов возможных гадостей от дневного сна. Сколько их бывает – так все сейчас есть, и ничто не забыто. И как я в это место попал, и где это я влез в воду? Ну, хоть морская, а не речная, как в Цемесе и Мысхако – тогда бы не только отплевывался, но и стираться пришлось, больно вода в этих речках мутная, а кое-где и зловонная, как в киплинговской реке Лимпопо. В море все же вода почище, хотя можно и там себя порадовать и грязью, и мазутом, правда, мазут сейчас в море встречается пореже, чем в моем детстве. Но что-то гнетет мою душу, и пока я встаю с четверенек, как-то не так себя чувствую, и это не только оттого, что голова болит, а словно я стал сам по себе какой-то не такой и не так руками двигаю. И не зря это меня гнетет, ибо глянул я на свои руки и вижу, что они не те, что были у меня в Тоннельной и раньше. И на них не рукава рубашки, а какая-то знакомая одежда, только не моя, и не джинсы на мне, а солдатские галифе, какие я уже сто лет не носил. Ну, правда, сапоги можно считать что мои, хотя они должны остаться в кладовке дома, ибо в них только разное по хозяйству творю, особенно в мокрую погоду, а чтобы на юг взять в отпуск – до такого не додумался. И ремень с якорем на бляхе! У меня такого сроду не было, со звездой еще валяется где-то в чемодане, вместе с вещами, что уже не понадобятся, но выкинуть еще жалко. И сам я какой-то не такой. Пониже ростом, как мне кажется, но при этом покрепче, и такие накачанные руки у меня были только на службе, потом уже столько тяжелого таскать не приходилось. Поднял руки, лицо потрогал – вроде как бы такое же, в основном. Немного ободранное, и водоросли поприлипали, побритое, но щетина уже пробилась, как во второй половине дня, вот только куда делись усы? Стрижка, опять же, как в армии была. В иное время я так коротко не стригся, хоть битловской шевелюры даже в школе не носил. Мышцы болят, как будто я не с полки встал, а огород вскопал, но чего-то серьезно болезненного не ощущаю, есть не хочется хоть и… Стоп, а это я или не я? И если не я, то кто же? От этой мысли мне стало дурно, и я, отшатнувшись назад, сел на камни. Получилось очень чувствительно, ибо камни попались не мелкие.
Потер пострадавшее место и, преодолевая дурманящую слабость, продолжил исследовать то, что вокруг оказалось. Как выяснилось, сел я не на камень, а на винтовку, и рукоятка затвора мне оставила след на правом «полушарии». Ну, хоть не на штык, да еще и с размаху. Время сейчас, наверное, ближе к вечеру, но стемнеет явно не через пару минут. Пейзаж перед глазами и знакомый, и незнакомый: горы те самые, бухта та самая, но вот берег далеко не тот, и та часть города, что вижу отсюда, явно мне не известна. И что это все значит? Почему на мне какая-то старая одежда, причем форменная, и рядом старое оружие? Сейчас такие винтовки продаются как охотничье оружие, и я даже своему знакомому Владу помогал, рассказывая, как она устроена. Но даже с охотничьим оружием нельзя по городу бегать без чехла. Вроде место я примерно представляю: район кинотеатра «Нептун», но это я определил по противоположному берегу, а здешний берег и все, что на нем есть, не узнаю совершенно.
«И что все это значит?» – снова спросил я себя. Ответ пришел, только сознание его не выдержало и погасло. Без него я валялся вроде как недолго, потому что еще не стемнело. Как только я оклемался и вспомнил свои открытия, так подхватился и побежал. Такого дикого страха я никогда не испытывал и даже описать не могу, что это был за страх. В книгах было выражение «животный страх», но я его всегда воспринимал как символическое, и термин сей авторы переписывают по привычке. Возможно, такой ужас был бы у меня, если бы я истово верил и обнаружил сейчас, что у меня за спиной стоят взаправдашние черти, которые вот-вот поволокут в адскую бездну. Но в этом безумном рывке была своя система и своя правда, потому что я смылся с голого пляжа и влетел в полуразбитый пустой дом, где затормозился и огляделся.
Никого вокруг. Вот и славно, сяду сейчас и до следующего приступа паники посижу и снова подумаю горькую думу: куда ты попал, бедный Робин Крузо, и чем это тебе грозит, горемычному? Особенно при условии, что я ни черта не слышу, уши как будто заклеены, причем каким-то хенкелевским клеем, то есть намертво. Голова болела, но работала, оттого выдала, что я явно не в своем теле, потому что на левой кисти обнаружилась татуировка якорь, которой у меня не было, зато родинка на другой куда-то делась. В конце концов я пришел к выводу, что нахожусь не только в не своем теле и не своем времени, а еще как бы и на войне. А вот какая война может быть вокруг? Форма явно разношерстная: галифе армейские, сапоги тоже, а вот форменка флотская. На голове убора нет. Какая-то сборная солянка. А когда такое может быть? Либо это Гражданская война, где кто что нашел, то и носил, судя по кино, либо Отечественная, потому что на фото я видел морских пехотинцев, так вот и одетых: частично