– Сына, ты зачем взял мою кисточку? Сейчас же верни!
А в ответ тишина. Что же за пацан такой?
– Тёма, надо клубнику доесть.
В ответ сразу же раздался голос сына:
– Иду, мама.
По лестнице, ведущей на второй этаж, пулемётной очередью затопали ноги любителя сладенького. Руки и лицо его были вымазаны красками.
– Я здесь.
Настя приобняла сына, прижав его к своему бедру.
– Хорошо, что ты «здесь». Мне не хочется опять читать тебе нотацию. Догадываешься о чём я?
Артём между тем успел набить полный рот ягоды, поэтому ответил матери не совсем внятно, но уверенно:
– Конечно, я же сын Шерлока Холмса. Надо руки помыть.
– И руки тоже. Но по лестнице бегать нельзя. Я сто раз уже об этом говорила. Это опасно.
– Хорошо, мама, понял!
Сын схватил вазу с ягодами и, быстро перебирая ногами, затопал по ступенькам лестницы.
– Тёма!
– Что?
– Не торопись.
Сын остановился.
– Я и так еле иду. Практически крадусь.
– А руки?
– Они чистые.
Он уже собрался продолжить путь.
– Тёма, зачем ты взял мою кисточку?
– Я не брал.
– Врать не хорошо.
– Она мне нужна.
– Опять рисуешь?
– Нельзя что ли?
– Ладно, иди уже, Айвазовский.
– Я не Айвазовский, я Князев, – прокричал на бегу сынуля и исчез в своей комнате.
Бог с ним, пусть рисует. Я и пальцем маску нанесу. Сразу им и кожу помассирую. Ну, надо же, в кого он такой? Я девчонкой особо не увлекалась рисованием. Но у Артёма картины рождаются каким-то невероятным образом. Сами собой – из ниоткуда. Иногда даже хочется плакать, рассматривая его рисунки. Такие они самобытные и пронзительные в отражении того, что мы видим, но не замечаем вовсе. Может быть, это даровано свыше? Надо посмотреть, что он там сегодня ваяет.
Артём сидел на табурете, ел ягоду и смотрел на мольберт. Услышав шаги матери, он резко повернулся.
– Ну-у-у! Мам, художник должен сам решать, когда ему представлять своё творение на всеобщее обозрение.
– Ты говоришь, как работник Министерства культуры.
Сын вскочил и попытался загородить своим щуплым телом своё «творение».
– Не покажешь – я кисточку заберу.
– А покажу – ты будешь смеяться.
– Тём, разве я когда-нибудь смеялась?
– Ты, нет. Но мне самому стыдно.
– Заберу кисточку.
– Шантажистка. Смотри, если хочешь, – он отошёл в сторону. – Это только эскиз.
– Твои эскизы как раз очень хвалил Николай Григорьевич. А он, в отличие от нас, понимает в живописи.
– Это другое. Я картину хотел создать, а не эскиз.
Настя с интересом стала рассматривать полотно. На первый взгляд казалось, что оно просто обляпано мазками краски. Но Анастасия уже знала манеру сына. Присмотревшись, она стала различать объекты: какие-то страшные, подёрнутые дымкой драконьи головы, подобные тем, что мы часто различаем в облаках, пытались укусить человека, стоявшего в центре полотна с мечом в руке. Всё было исполнено тусклыми бесцветными красками. Только слюна драконов была окрашена в ярко-красный, практически фосфоресцирующий цвет. Впрочем, как и их глаза.
– Ты стал писать ужасы? Насмотрелся кошмариков?
– Нет, это миф.
– Миф? Что это за миф такой?
– Стыдно в таком возрасте не знать греческие мифы. Разве ты не видишь, что это головы стоглавой Гидры?
– Нет. Тут только: раз, два, три, четыре, пять, – пятиглавый Змей Горыныч.
Артём глубоко вздохнул, обвиснув всем телом: руки, как плети, а голова склонилась на грудь.
– Чего, молчишь?
– Я сказал, что это только эскиз картины. Зачем так рано пришла? Я ведь не звал. Во-вторых, я не фотограф, а художник. Художнику не обязательно изображать стоглавую гидру со всеми головами. Некоторые художники рисуют у человека четыре пальца. Но четырёхпалых людей не бывает!
– Ладно, ладно! Я вспомнила! Гидра – это дочь Ехидны и Тифона.
– Правильно.
– Она представляла собой очень ядовитую многоглавую змею.
– Оказывается, знаешь.
– Её победил Геркулес.
– Геракл, мама, Геракл!
– Геркулес и Геракл – это один и тот же персонаж древнегреческих мифов.
– Нет, её Геракл победил!
– Не буду с тобой спорить. Открой Википедию и почитай. Ей ты веришь больше, чем матери.
– Всегда так.
– Чего?
– Вы, взрослые, давите на детей своим авторитетом.
– Авторитетом? Ой, ой, ой! Ну, надо же, раздавили совсем.
Сын в последнее время стал выражаться по-взрослому. Явно сказывалось влияние Николая Григорьевича – его учителя в художественной школе.
– Что-то Геракл на нашего папку похож.
– Вовсе не похож.
– Я же вижу.
– Он и должен на него походить. Он должен походить на всех, кто борется со злом.
– А наш папа борется?
– Конечно, ведь он герой.
Настя только улыбнулась в ответ на это.
– Геракл победит?
– Да. Только не сразу.
– Почему?
– У Гидры 100 голов. Но только одна из них смертна. Если срубить остальные девяносто девять – вместо них вырастут новые.
– Сложно всё это.
– Это жизнь такая.
– Эх, Тёмчик, это миф.
– А миф – это разве не жизнь, не правда?
– Не знаю. Наверное, правда. Не буду тебе мешать.
Переодевшись в сплошной купальник и прихватив клубничную маску, а также пляжный зонт, Настя направилась к шезлонгу, стоявшему на лужайке. Но ожидаемому блаженству дачного отдыха помешал незваный гость. Возле крыльца стоял Сергей. За восемь лет он мало изменился. Впрочем, Анастасия его легко узнала бы и через сорок лет.
– Проезжал мимо. Смотрю: знакомая фигура, – ласково и нараспев оправдал своё появление полковник.
Настя поджала губы и достаточно едко ухмыльнулась:
– Мимо нашей дачи проходит правительственная автострада. Здесь многие проезжают мимо. А Щеглово – это вообще центр вселенной. Сюда все желают попасть. Поэтому не рассказывай мне сказки. Дзюба ещё полчаса назад забеспокоился – тебя почуял.
– Кто такой «Дзюба»?
– Соседский пёс. Слушай, Бояринов! Ты ехал мимо? Вот и катись дальше.
– Значит, любишь, – полковник продолжал говорить спокойно, не пряча при этом лучезарную улыбку.
– Что? Что ты сказал?
– Говорю: не разлюбила. Если бы было наоборот, ты бы не встретила меня столь агрессивно. Это психология.
В это время из дверей выскочил Артём. Настя взяла его за плечи.
– Это не папа. Это чужой дядя. Тёма иди домой. И прихвати это с собой, – она передала ему зонт и миску. – Я сейчас приду.
Когда юный художник удалился, полковник продолжил разговор:
– Тёма? Я посмотрел в личном деле нелюбимого тобой мужа – ему восемь лет недавно исполнилось. Это наводит на определённые подсчёты и мысли.
Настя вскипела:
– Проваливай из моей жизни. Сколько можно повторять?
Сергей медленно стал приближаться к ней.
– Муж знает, что это мой сын?
– Не подходи!
– Конечно, знает.
– Я сказала: не подходи!
– Пацан, вылитый я.
– Я закричу!
– Кричи! Ты стала ещё прекрасней. Удивительно! Просто расцвела!
– Я полицию вызову.
– Куда? В эту глухомань?
– Бояринов, отстань от меня!
– Не отстану. Ради тебя я перевёлся в Китеж.
– Сволочь! Ради меня он перевёлся. Как язык поворачивается?
Бояринов схватил бывшую возлюбленную за талию:
– Такой ты мне всегда особенно нравилась – ядерный реактор страсти.
– Отпусти! – Настя стала вырываться, пытаясь при этом расцарапать лицо Сергея: – Ненавижу!
– Врёшь.
– Презираю!
– Обманываешь!
– Пропади ты пропадом!
– Только вместе с тобой.
Он резко развернул