Купышта: разэкранил батареи кольца «6» на освещённом альфой борту титана, заклеммил магистраль и прозвонил её, вернулся на борт, завёл успешно стартовавшие преобразователи приёмных аккумуляторных станций 4, 4–1 и 4–2, скинул возникший минимум Ноте на пост контроля для запуска обоймы БВС-011 (испросив разрешения, Нота туда отправилась в 44.14.03.04.121 UTC – 12.04.01.01 МTC) и теперь проводил активный тестинг пас-схемы на энерговоде по штирборту – первый свет уже шёл на пусковую будку ноль третьего «токамака»;
Нота: получив свой свет, запустила три из шести колонок; зарядила, активировала и отправила на корпус два кибер-пасса;
Голя Астрицкий: работал с токамаком-03, готовя его к пуску;
Дьяк: загрузил очередь воздушных брикетов в обменник, доступные ему из поста «воздух» кулера и шторы на главной трассе системы климатизации отграниченного объёма Первой вахты проверил и теперь, как и я, просто сидел-ждал света;
а я: не напрягал врача, каждые божьи пять-шесть минут рапортуя, как оно со мной у меня, не помер ли я, и вообще. Ну и помечал промежуточные на диспетчерской.
Не скажу, не помню, как мне удалось тогда с самим собой договориться, с какими аргументами. События помню поминутно. Мыслей своих и ощущений (после медосмотра) не помню начисто. Не настолько уж был я хорош, чтобы так довлело меня к долгу перед Трассой и Императором, и, даже мёртвый по диагнозу врача группы, я исполнял свой космический долг отречённо до самозабвения. Товарищество? Да. Аргумент. Самообман? Это не аргумент. Шок? А вот это, пожалуй, в точку. Когда отшибает надежду, остаётся не облажаться. Наш, космаческий, шок. «Крути, пока дышишь». «Не отвлекай людей без нужды, и по нужде не отвлекай». И так далее, нуивот.
(Всё это особенно приметно в том свете, что в принципе-то я бездельничал, координируя и размещая поступающую отчётность да напоминая группе расписание работ по пунктам и периодам.)
15.05.01.01 МTC Голя Астрицкий осведомился у Купышты о состоянии работ по распасовке, Купышта заявил готовность, тогда Голя Астрицкий без обиняков вызвал его к токамаку-03 непосредственно. Несколькими минутами позже служба ЭТО официально доложила командованию о готовности запуска реактора. Я приказал им держать готовность, вызвал Ноту и спросил, как там с готовностью средств контроля рабочей обстановки в пределах указанного поля операции. Нота слышалась уставшей, но у неё всё работало. Первичный визуальный осмотр внешнего корпуса киберы почти закончили, явных изъянов не обнаружили. Я выразил ей душевное моё удовольствие, вернулся к Купыште и к Голе Астрицкому и повелел пускать родимого.
Реакция началась в 18.05, к 13.16 UTC «ноль третий» вышел на минимум, а в 28.05.01.01 МTC Купышта испросил у меня разрешения на освещение «Сердечника-16» в отграниченном объёме по распределителю масс первому. ЭТО-второй поддерживал Ивана безоговорочно. Я перевёл врача к ним на пост и дал добро.
В 18.06 у меня в рубке вспыхнуло дежурное освещение. Командирская колонка повела себя очень хорошо, стартовав автоматически. Я устроился за ней, вызвал на монитор пароль-комнату, достал из кармана справа на подушке «капюшона» пакет с набором диск-хранов, выбрал диск-хран с ключом А, вставил его в приёмник и задвинул приёмник в панель. Оборудование рубки погруппно включилось. На стены пароль-комнаты пошли первые данные. Я приказал всем ждать дальнейших, специально для Дьяка отрекомендовался жив-здоровым, просмотрел скопившуюся сводку по энергии и по доступам, удалённо прогрузил пару заевших кранов, сообщил всем моим, что «Сердечник-16» к реанимации интеллектроники готов, вывел в центр экрана Большую Зелёную Кнопку (я всегда делаю так, ритуально у меня так) и большим пальцем правой руки (а я левша) нежно на эту Кнопку надавил.
45.05.01.01 МTC «Сердечник-16» включился (такой толчок; корпус вроде не дрогнул, но толчок явственно ощутился, не знаю уж, каким чувством; толчок, и корабль как бы чуть увеличился, раздался) и мощно заработал на 12 процентов от единицы, то есть загрузка светом отграниченного объёма рабочего для Первой вахты стала у нас стопроцентной. Можно было поднимать давление, греть атмосферу, будить наших.
– Ураретру, девочки! – воркующе произнесла Нота.
– Мы хорошие и добрые космачи, – сказал я по традиции. – Мы любим себя, никогда не сидим без света и тепла.
– Правильно и вовремя сказано! – традиционную же ответку произнёс Дьяк. – И ты, наверное, веришь в сказанное?
– Ну, с теплом пока не горячись, – заметил Голя Астрицкий. – Рано в коридорах греться. Минус восемьдесят на борту, в среднем.
– ЭТО, подстанции на автоконтроль, – сказал я. – Соператор, в рубку, определение места и предварительный опрос пространства на встречных частотах.
– Есть, иду, здесь соператор.
– По расписанию продолжаем работу, здесь Купышта. Я – штирборт и центр, Голя – бакборт.
– ОК. Дьяк, я к тебе на подхват. Задавим коридоры атмосферкой, – сказал я.
– Понял, здесь врач. Обжидаюсь, – ответил Дьяк.
– Какие они сегодня вежливые, – произнесла Нота. – Друг с другом.
– Совместное преодоление трудностей, как известно, облагораживает, – сказал Иван Купышта.
– Я читал, японцы на Земле в знак дружбы вместе мочились с обрыва, глядя на красное солнце в лиловых небесах, – сказал Голя Астрицкий.
– Ты – читал? – сказала Нота. – Где – ты – мог – что-то читать?
– Было дело, – произнёс Голя Астрицкий с некоторой важностью в голосе.
– И в чём мораль? Я имею в виду, проекция японского обычая на ставшие странными отношения наших дуэлянтов значит – что? – спросил Купышта.
– А не заткнуться ли вам, младые? – сказал Дьяк. – Обсудите позже. Хотя бы не под запись.
– Здесь первый, группа, сняли флейм с радио, – сказал я.
Я не стал дожидаться в рубке Ноту и, выйдя в коридор, тщательно задраил за собой люк. Давление на титане если и отличалось в плюс от нулевого, то на копейки, дежурный свет, однако, горел уже и в коридоре, и у шахт, и в распределителе. Только теперь, на свету, я обратил внимание на запыление в незапененных отсеках, довольно значительное. Сумка для «персонала» у меня была, естественно, пуста, и по пути я ловил и складывал в неё мелкий мусом: пластиковый стаканчик, вкладыш к диск-храну, вилку с последними двумя-тремя мотками световода калибром.14… Я двигался короткими сильными рывками, по два-три рывка на ограничник, до агрегатного отсека, где меня ждал Дьяк, от рубки было прямиком по центру около двухсот метров, семь секций. Пятая по счёту секция была казарменной – номера для сменной вахты, здесь по расписанию и должна была первое время отдыхать моя «квинта». Я не испытал удивления, увидев на одной из дверей надпись маркером прямо по покрытию: «Байно». Так кириллическую Б расчерчивал вензелями только Шкаб. Я не стал задерживаться, расшпиливать дверь. Насколько я знал Шкаба, в номере меня ожидал сюрприз – недорогой, но радующий.
Предстартовые тренировки у нас проходили прямо на борту «Сердечника-16»; на два месяца нас тут поселили и гоняли с заклеенными стёклами шлемов по коридорам. Не зря – весь