Лиз остановилась на перекрестке. Углубление в бетонной стене, прикрытое волнистым листом оцинкованного железа, говорило о том, что здесь когда-то находился газетный киоск. Указатели направлений, позеленевшие от мха, сообщали о различных маршрутах: «Вердонск-Мабрау», «Арц-Пеллман», «Кайзерин»… Лиз шла прямо к скелету парализованного эскалатора.
Там заканчивалась прогулка, начиналось продвижение по минному полю, спуск в преисподнюю…
Послышался звон металла, когда свинцовая галоша ступила на первую ступеньку шарнирной лестницы. Неподвижный эскалатор был уже не более чем длинным потоком ржавчины, рассыпающимся аккордеоном, пожираемым красно-коричневой пылью. Лиз сглотнула слюну, прогоняя тревогу, подступившую к горлу. Каждый раз, как к ней приходил страх, воздух приобретал отвратительный вкус, а звук вырывающихся из клапана пузырьков становился невыносимым. Она подтянула шланг и слегка подтащила к себе контейнер, чтобы он без помех следовал за ней.
Внизу ее ждал зал станции с платформами, туннелями, рельсами. Свет под плиточным сводом казался зеленее, чем в пролете. Насыщенная бактериями вода была мутнее, перспективы искажались, все предметы оживляла постоянная дрожь. Пластмассовые скамьи и автоматы, когда-то торговавшие жевательной резинкой, словно тряслись от едва сдерживаемого страха, как напуганные животные, забившиеся в угол клетки.
Лиз сверилась с мембранным глубиномером на запястье. Стрелка показывала меньше 11 метров. Расход кислорода увеличился с 20 до 40 литров в минуту. Пока она будет на этом уровне, не придется заботиться о ступенях декомпрессии. Девушка пошла вдоль платформы. Жевательная резинка в автоматах, некогда разноцветная, потеряла форму, слиплась в серый и мягкий пластырь, который прилипал к стеклам, как моллюски. Станция была абсолютно пустой. Уже давно ее «очистили» от трупов и лишь разнородные предметы плавали во всех направлениях, заполняя все пространство невероятным хаотическим нагромождением вещей. В конце платформы Лиз сняла с небольшой дверцы большую водонепроницаемую лампу, закрывающую спуск на рельсы, которую она обычно оставляла в этом месте. Перед ней открывался туннель, темные катакомбы, уходящие в подземный город. Пуститься в путь под их сводами — значит погрузиться в озеро черной туши, подвергнуть себя опасностям мрачно-непроницаемой воды. Девушка включила лампу, выпустив из нее желтоватое гало, раздвигающее мрак лишь метров на десять. Это походило на то, как если бы она попыталась осветить бочку с гудроном посредством пипетки с белой краской. Лиз преодолела шесть истонченных ржавчиной ступенек, отделяющих ее от путей. Окислившиеся рельсы выделялись четырьмя кровавыми полосами на ноздреватом грунте, которым уже овладели мох и лишайник.
Убедившись, что ничто не помешает шлангу, девушка углубилась в катакомбы. Перейти порог туннеля означало проникнуть на неизведанную территорию, ибо фауна затопленного метро чувствовала себя как дома в этих темных лабиринтах. Странные белые рыбы сновали между кабелями, гоняясь за воздушными пузырьками, вырывающимися из шлема. Иногда они набрасывались на медный шлем, били его хвостами, чтобы активизировать работу спускного клапана. Этот воздух, насыщенный углекислым газом, опьянял их, и случалось, они прилеплялись к шлему брюшными присосками. Несколько раз Лиз смахивала рукой безжизненных рыб, уснувших от наркоза.
Увы, не все обитатели мрака так безобидны.
Рассказывали страшные истории о водяных крысах. Эти амфибии разгрызали пуповину водолазов, чтобы залезть внутрь шланга и вволю насладиться воздухом. Говорили, что они маленькими чертенятами вцеплялись в резиновый шланг, жадно грызли его, а затем проскальзывали в отверстие с разинутыми пастями и дрожащими ноздрями.
— В таком случае могут произойти две вещи, — охотно объяснял Конноли, когда его просили поговорить на эту тему, — либо грызун велик и становится пробкой в шланге, либо он мал, и тогда давление воздуха выбрасывает его в водолаза! Словно пуля, он вылетает из отверстия и расплющивается на детендоре. Разумеется, его потроха целиком забивают клапан, и водолаз тотчас задыхается. Слышал я, что иногда крыса, раздувшаяся от сжатого воздуха, взрывалась, как живой снаряд, и в клочья разносил шланг… — Дойдя до этого места, он великодушно выдерживал паузу, потом коварно добавлял: — К сожалению, не смею утверждать, что крыса порой прогрызает мембрану детендора, залезает в шлем и пожирает лицо водолаза. Все это кажется фантастикой, но от крыс можно ожидать всего…
Эти легенды, рассказываемые со знанием дела, нагоняли на девушку жуткую тоску. Временами по ночам она внезапно вскакивала от одного и того же сна: сначала — ощущение удушья и хруст острых зубов на затылочной части шлема… Наконец внутри медного шара появлялась крыса, она взбиралась по голове, чтобы начать со лба. Шерстистая масса с красными глазами упиралась задними ногами в переднее стекло и впивалась в ее нос, рот, веки, кусая их. А Лиз была беспомощной заложницей своего шлема. Руками она могла только барабанить по медной поверхности, ломать ногти о стекла иллюминаторов, царапать пальцы о барашковые гайки.
В реальность Лиз возвращалась взмокшая от пота, спутанная по рукам и ногам скрученными простынями. Остаток ночи она крыла во все лопатки, проклинала Деда Конноли…
Но уверенность, что это был всего лишь сон, рассеивалась со скоростью размокшей газеты, как только Лиз углублялась в затопленные туннели, и нередко застывала на месте, упершись спиной в стену. В висках сильно стучало: ей казалось, что она улавливает эхо царапанья где-то наверху шлема. Где-то в жидком мраке…
Можно ли верить подобным басням? Этого Лиз не знала. И однако ничуть не сомневалась в существовании крыс и их отвратительной мании нападать на шланг, подающий воздух; и все же она не была уверена, что они способны проникнуть в него. Цепочка воздушных пузырьков, вырывающихся под сильным напором из прогрызенного отверстия, напугала бы их. Во всяком случае, именно в этом Лиз старалась убедить себя.
Крысы, увы, представляли не единственную опасность темных галерей. Следовало считаться с «цементной грязью», этим осадком, устилающим дно