– Ах, звучит чудесно.

– Ага.

Некоторое время они сидят молча.

– Может, поменяемся? – вдруг спрашивает он.

– В смысле? Ты хочешь, чтобы я летала в Сенегал вместо тебя? Не уверена, что я понравлюсь твоей шилохвостке.

Селезень смеется.

– Нет, я насчет кормления.

– Теперь ты будешь кидать мне хлеб? – хихикает она.

– Вроде того. Пищу для размышлений.

– Валяй.

– Может быть, это не мое дело, поэтому я никогда прежде с тобой и не заговаривал, но сегодня ты, кажется, более открыта, слышишь меня и все такое. Ты приходишь злая, огорченная, все время психуешь. Похоже, тебе не слишком нравится твоя работа.

– Нет, нравится. Я бы могла ее даже любить, если бы работала в офисе одна.

– Слушай, кому ты это рассказываешь? Позволь тебе сказать, что, будь я единственной уткой в пруду, жизнь была бы куда легче. Но я часто наблюдаю за людьми и заметил тебя. Я понял, что тебе с ними не очень.

– Послушать тебя, так и с утками тоже, – говорит она, пытаясь скрыть обиду. Сама-то она всегда считала, что умеет ладить с людьми. По крайней мере, умеет избегать конфликтов.

– После нашей беседы ты будешь лучше понимать уток. Что до людей, тебе прежде всего стоит поговорить с Колином. Объясни ему, что чутье не обмануло тебя насчет Деймона Холмса. Деньги с его счета исчезли после землетрясения в Японии, а вовсе не по твоей вине.

Она кивает.

– Попроси Пола не перебивать тебя на собраниях. Скажи Джонатану, чтоб не присылал тебе больше сальные приколы по электронной почте, что тебя это достало. И пусть Кристина из Slimming World поменьше болтает о том, что она была первой девушкой твоего мужа. Может, ей досталась его невинность, но ты забрала его сердце. А мужу скажи, что ты не любишь помидоры. Он кладет их тебе в багет, потому что видит, в каком ты стрессе. Он думает, что так вкуснее. Он так проявляет заботу о тебе, поняла? Ему невдомек, что к часу дня багет успевает размокнуть от помидорного сока и тебя это бесит.

Она снова кивает.

– Не прячься здесь от проблем, этим ты только делаешь себе хуже. Решай проблемы. Спокойно. Учись постоять за себя – как взрослая. Разговаривай с людьми. А сюда приходи, чтобы полюбоваться видом и покормить уток.

– Овес, кукуруза, горох, – улыбается она.

– Вот именно.

– Спасибо тебе большое за советы.

– Пожалуйста, – говорит он, слетает на землю и шлепает к воде. – Удачи! – Он проплывал по середине озера, и кусок хлеба, брошенный с другой стороны, едва не угодил селезню в голову, но, к счастью, он успел увернуться.

Она встает, но снова садится, почувствовав головокружение. Что-то в словах утки задело ее.

Не прячься. Разговаривай с людьми.

Давненько она этого не слыхала. А вот в детстве от старших постоянно: от мамы на детских праздниках, от папы, где бы они с ним ни были, от учителей, от других взрослых. Потом, когда она повзрослела, – всего один раз от своего бойфренда, который вскоре стал ее бывшим бойфрендом. В точности его слова звучали так: не прячься, говори со мной.

Она всегда пряталась и всегда молчала. В семье она боялась открыть рот, потому что нельзя было сказать родителям, что она думает. Они требовали от нее быть нормальной, но сами не были, и она не могла им этого объяснить. А если так, если нельзя сказать, что происходит на самом деле, то о чем тогда вообще разговор? Они и не разговаривали. Среди близких был только один человек, кто понимал ее в детстве, не попрекая при этом молчанием. При мысли о нем на глаза наворачиваются слезы. Дедушка.

Родители часто ссорились, и, когда, случалось, обстановка в доме накалится, приходит дедушка, забирает ее, и они едут куда-нибудь на машине. С ним они разговаривали. Так, болтали о всякой ерунде. С ним ей было хорошо, спокойно. Она любила запах дедушкиных шерстяных кардиганов. Он смешил ее: вынимал вставную челюсть и, держа в руках, стучал зубами. Ей нравилось трогать его крупные морщинистые руки, и как ее маленькая ладонь целиком умещается в его лапе, когда он берет ее за руку, и запах табака от кожаной вощеной куртки. Дед курил трубку.

Она любила уезжать из дома, особенно когда ее забирают. Ей казалось, что он ее спаситель, который как по волшебству является в нужное время. Только потом она догадалась, что ему, наверное, звонила мама. И это стало для нее после стольких лет настоящим открытием.

С дедушкой она забывала все свои страхи. Не то чтобы он был для нее лучик света в темном царстве, он скорее помогал забыть, что темное царство существует. Он не требовал от нее объяснений, он и сам все понимал. Он не говорил, чтобы она перестала прятаться, потому что помогал ей убежать, и эти детские побеги стали ее прибежищем, когда она повзрослела.

Он брал ее кормить уток.

Когда у них поднимался крик, грохот, ругань и плач, приезжал дедушка. Заслышав гудок его машины, она бросалась вниз по лестнице вон из дома, от страха не дыша, как дезертир, без оглядки бегущий с поля боя под гром канонады.

Она прыгала к дедушке в машину, где царил мир. Наступала тишина вокруг и в ее голове.

Бывало, они покормят вместе уток, и ей становится легче. У него, кажется, и голос был как у этого селезня.

И вот она сидит на скамейке в парке и, потрясенная, вспоминает его, чувствует его запах, слышит его голос, будто он снова рядом. И то ли улыбается сквозь слезы, то ли плачет с улыбкой. Когда ей становится легче, она встает и идет обратно в офис.