— Бару Корморан, — ласково сказала мать Пиньон. — Подходящее мы тебе дали имя.
Мать была штормовой волной, неторопливой и могучей молнией или ярким лучом солнца. Когда Бару читала о пантерах, то моментально представляла себе темные глаза Пиньон и ее белозубую улыбку.
Мать работала веслом, и удары деревянной лопасти были ровны и размеренны, как морской прибой.
Согретая любовью, Бару встрепенулась и обняла сильную материнскую ногу. Ей не терпелось похвастать точным подсчетом птиц.
Они отыскали причал, выгрузили телескопы, и торг взвихрился вокруг них. Лавируя в толпе, среди множества коленей и лодыжек, Бару отстала от родителей и быстро на что–то отвлеклась. Остров Тараноке сызмальства был торговым портом — удобной безопасной гаванью для ориатийских дромонов и каноэ островитян, — и Бару чувствовала себя здесь как рыба в воде. Бартер, бумажные деньги, арбитраж — все это было ей знакомо. Именно тут совершались крупные и мелкие купеческие сделки и можно было купить любое заморское чудо.
«Мы продаем сахарный тростник, мед, кофе и цитрусы, — объясняла ей мать Пиньон, — а покупаем ткани и парусину. А еще мы меняем различные деньги, которые требуются другим торговцам, — так что будь внимательнее, Бару!»
Но Бару можно было об этом и не напоминать.
Внезапно она напряглась и замерла, навострив уши. В воздухе буквально витала тревога. Все вокруг было хрупким и неустойчивым, словно на остров надвигался шторм, и никто не понимал, как от него спастись и что можно предпринять.
Торг был пропитан диковинными ароматами, но в терпкой смеси Бару сразу распознала привычные запахи печеных ананасов, имбиря, красной железистой соли и аниса. За дробью барабанов, за возгласами танцоров и воплями зрителей на уруноки, ориати и новом торговом языке — афалоне — угадывался звон монет и перестук жемчужин, переходящих из рук в руки.
— Соли–и–ит! — заныла Бару. — Я хочу посмотреть!
Солит широко улыбнулся. Кузнец, он был щедр ко всем своим творениям, включая и Бару.
— Помню! Беги погуляй.
Прекрасно! Сейчас она выяснит, что означает словечко «пакт».
Бару отыскала прилавок, выкрашенный в белый цвет Маскарада. Мужчина, следящий за тем, чтобы его товар не украли, мог издали сойти за тараноки, но разрез глаз и плоский нос выдавали в нем иноземца. Он торговал рулонами ткани, сотканной из шерсти овец (по мнению Бару, эти кудлатые бестолковые твари были абсолютно безмозглыми и ни на что не годились).
Бару уставилась на продавца. «Наверное, он фалькрестиец», — подумала она. Еще при первой встрече с фалькрестийцами Бару отметила их тяжелые челюсти, глубоко посаженные глаза и светло–коричневую, цвета меди или овсяной соломы, кожу. С тех пор они совершенно не изменились.
Мужчина явно скучал, поэтому Бару безо всякого стеснения вскарабкалась на прилавок. У купца имелась и охрана — две бритоголовые женщины в матросских бриджах, однако они вовсю развлекались, пытаясь преодолеть языковой барьер, который оказался преградой между ними и молодым таранокийским рыбаком.
— Привет, дорогая! — оживился купец. — Не нужна ли твоим родителям ткань для теплой одежды?
Он сдвинул в сторону образцы, освобождая место для гостьи. Бару с интересом отметила, что его уронокийский превосходен. Вероятно, это очень целеустремленный купец или ему легко даются чужие языки, а заодно и культура — иноземцы редко понимали, как выразить дружелюбие по–таранокийски.
— Почему они лысые? — осведомилась Бару, указывая на охранниц, которым хватило скудного запаса слов и жестов, чтобы вогнать рыбака в краску.
— На кораблях бывают вши, — объяснил купец, устало оглядывая торг из–под тяжелых бровей, стерегших его глаза, точно крепости. — Вши живут в волосах. А теплая одежда твоим родителям не нужна, учитывая здешний климат! И о чем я только думал, отправившись сюда торговать шерстяными тканями? Я вернусь домой нищим!
— Нет! — заверила его Бару. — Мы много чего делаем из такой ткани! И мы можем продать ее с выгодой купцам, отправляющимся на север. Ты принимаешь бумажные деньги?
— Предпочитаю звонкую монету и драгоценные камни. Но когда покупаю что–либо, расплачиваюсь бумажными деньгами — банкнотами.
На прилавке лежала и стопка палимпсестов — пергаментных листов из овечьей кожи, исписанных чернилами, которые можно соскрести и писать снова.
— Это твои расчеты?
— Да, и они слишком важны, чтобы показывать их тебе! — Купец раздраженно дунул, отгоняя назойливую муху. — Значит, твои родители пользуются бумажными деньгами?
Бару поймала муху и раздавила ее.
— Вначале их никто не хотел брать. Но теперь ваши корабли приходят так часто, что бумажные деньги есть у каждого — ведь на них можно купить столько всякой всячины!
Сделав паузу, Бару задала вопрос, ответ на который она, разумеется, знала, (просто знание порой было полезно скрывать):
— А ты из Маскарада?
— Из Империи Масок, дорогая, или же — Имперской Республики. Сокращать это название невежливо. Да, мой дом находится именно там, хотя я не бывал в Фалькресте уже несколько лет.
Купец, по–отечески нахмурившись, взглянул на охранниц, будто опасался, что они тоже нуждаются в присмотре.
— Вы хотите завоевывать нас?
Купец задумчиво сощурился и медленно перевел взгляд на Бару.
— Мы никогда никого не завоевываем. Мы не ввязываемся в кровопролитные побоища, которым вдобавок сопутствуют моровые поветрия. Мы пришли как друзья.
— А почему ты продаешь товар за монеты и драгоценные камни, а покупаешь за бумагу? — упорствовала Бару, невольно изменив форму речи в подражание матери. — Если я верно понимаю, вы забираете у нас все, чем можно торговать с другими, а взамен даете бумажки, которые не возьмет никто, кроме вас.
Взгляд торговца тканями внезапно сделался пронзительным.
— Мои родители беспокоятся, — объяснила Бару, смущенная неожиданной переменой.
Купец подался вперед, и Бару осенило. Точно такое же выражение лица ей доводилось видеть и раньше: глаза мужчина светились алчностью.
— Твои родители здесь?
— Мне и одной хорошо, — уклончиво ответила Бару. — На торгу потеряться невозможно. Но если ты хочешь купить телескоп…
— Да–да! Я обожаю телескопы, — усмехнулся купец, вероятно, полагая, что ей незнакомо понятие «сарказм». — Где они?
— Там! — указала Бару. — Моя мать — охотница Пиньон, а отцы — кузнец Солит и щитоносец Сальм.
Купец хмыкнул, как будто в отцах было что–то неприятное. Может, у них, в Фалькресте, и не бывает