Бару надеялась на мать — ее любовь к знаниям и рассказам должна была помочь Бару понять, что случилось. Но Пиньон сделалась отстраненной и вспыльчивой. Материнская нежность к дочери омрачилась раздражительностью, нараставшей день ото дня, и Бару была вынуждена сама собирать сведения по крупицам и составлять из них общую картину.
Но Бару не унималась и даже решила просветить своих сверстников. В итоге слушателями Бару стали дети Леа, Нырялыцицы–за–Жемчугом, и Хаеа, Углежога, и ее троюродная сестра Лао — самая старшая в их компании.
Нескладная Лао была длиннорукой и длинноногой, точно аист, — и в их секретной пещерке на берету ей приходилось буквально складываться пополам.
— Равнинные злятся на нас из–за пакта, — рассказывала Бару с важным видом. — Они твердят, что Тараноке всегда был сам по себе, а мы, позволив Маскараду построить здесь свое посольство, предали всех. Но мы–то — настоящие здешние хозяева, правда?
Аудитория внимала Бару, затаив дыхание. Дети согласно кивали головами и перешептывались как взрослые. Оно и немудрено: завистливость и подозрительность нудных людишек с восточных равнин Тараноке была известна им с пеленок.
— Они считают, что мы разжились иноземным союзником и намерены взять над ними верх, — продолжала Бару. — Они думают, что нам нужна монополия — то есть мы хотим заграбастать всю торговлю под себя.
Жизнь подтвердила правоту ее обвинительных речей. В начале сезона дождей дети, проживающие в окрестностях рифа Халае, теснились в просоленной крохотной крепости на берегу, а Бару блистала красноречием.
Теперь она объясняла им, откуда взялись пожары на горизонте.
— Равнинные устроили набеги, — говорила Бару, упиваясь властью, заставляющей детей ахнуть и податься вперед. — Они перевалили через гору и сожгли несколько наших плантаций кофе и сахарного тростника. Они бросили нам. вызов! Но гаванские семьи в Ириаде собрали совет и заявили, что надо отправить на врагов наше войско. Наши богатыри понесут щиты на восток и победят.
— И что они сделают? — в ужасе пролепетала Лао, которая сидела на песке, обняв колени руками.
Бару загадочно улыбнулась.
— Если у них будет возможность, то станут вести переговоры, — с напускной невозмутимостью ответила она, подбрасывая в воздухе камешек. — Не будет такой возможности — начнут биться.
— А как? — спросил кто–то.
Как же это здорово — быть дочерью Сальма–щитоносца и Пиньон–охотницы, первых богатырей среди гаванских героев!
— Война происходит так: богатыри бьются между собой в кругу барабанщиков. Бьют барабаны, а воины колют друг дружку копьями и толкаются щитами, пока проигравший не сдастся или не умрет.
И Бару так лихо щелкнула камешком о каменную плиту, на которой сидела, что все дети разом подскочили.
— Когда равнинные надуются и потащатся домой, мы будем продавать им ткани по самой безбожной цене!
Однако Бару ошиблась в своих прогнозах. Когда войско выступило, чтобы перевалить гору и бросить вызов равнинным, с ним отправился и гарнизон Маскарада — ведь пакт говорил о «взаимной обороне».
Здесь Бару потеряла нить событий, поскольку мать Пиньон с копьем за могучей смуглой спиной и отец Сальм с длинной (в знак воинской славы) косой тоже собрались в поход. Воины со щитами, смертоносными копьями и обсидиановыми ножами медленно поднимались по склону горы. Бару неотрывно смотрела на них: они напоминали ей громадное, вытянутое в длину павлинье перо.
Гарнизон Маскарада — колонной, в блеске масок, под развевающимися знаменами — двигался позади и растаптывал дорогу в жидкую грязь.
Война между гаванскими и равнинными началась давным-давно. Вокруг Ириада хватало семейной вражды. Женщины постоянно отвергали мужей с равнины, а мужчины не желали давать свое семя равнинным женам. Однако в тучные годы взаимная ненависть легко забывалась.
Бару и отец Солит остались дома. Семья стекловаров перестала жечь водоросли, и потому не нужно было шлифовать стеклышки и зеркала. Купцы Маскарада покинули гавань, и могло показаться, что бумажные деньги сразу потеряли свою ценность, но нет — местный народ лихорадочно ими запасался и яростно сцеплялся даже из–за пары банкнот. Каждый хотел накопить как можно больше и быть во всеоружии, когда опять подуют торговые ветры.
Однажды Кердин Фарьер заявился в гости к Бару. Купец лично пригласил ее в новую школу — огромное поместье над бухтой, окруженное стенами из туфа.
— Нет, — отчеканил отец Солит, который с некоторых пор стал совсем угрюмым. — Что еще она может услышать от вас? Мы сами всему ее научим.
— Она узнает о том, какие земли лежат за Пепельным морем, — ответил Фарьер, заговорщически улыбаясь Бару. — Девочка освоит не только простенькую арифметику, но и алгебру. А еще астрономию — у нас есть превосходный телескоп, сделанный мастерами–стахечи с далекого севера. Бару постигнет различные науки и дисциплины. К примеру, систематику разновидностей порока и социальной неудачи, — добавил он, и улыбка его угасла. — Имперская Республика любит помогать своим друзьям.
— Нет, — повторил отец Солит, положив руку на плечо Бару. — Ваша помощь — приманка на рыболовном крючке.
— Ладно, вам решать, — согласился Фарьер, но алчность все еще пылала в его глазах.
Но без Сальма и Пиньон в доме стало так одиноко и скучно, что Бару принялась выпрашивать разрешения ходить в чудесную школу, построенную над бухтой. Наверняка только там и могли отыскаться ответы на вопросы, которые она уже начала задавать себе: «Что есть этот мир? Кто им управляет?» Кроме того, у нее накопилась целая куча других вопросов…
Может, Бару привела Солита в бешенство, или вогнала в тоску, или заставила осознать, что он больше не может распоряжаться ею как раньше, но ее просьбы увенчались успехом. Позже Бару думала о том, почему ей удалось добиться своего, и решила, что причина была иной. Отец просто увидел зарево пожаров на горизонте и почел за лучшее обеспечить дочери безопасность.
И Бару отправилась в школу, где ей выдали форму и показали ее собственную кровать в переполненном дортуаре. На первом же уроке «Научного общества и инкрастицизма» она выучила термины «содомит» и «трайбадистка», «социальное преступление» и «гигиеническая наследственность» и запомнила правило–мантру: «порядок лучше беспорядка».
В школе учили стихи и силлогизмы, разбирали «Сомнения» революционной философии, читали «Наставление к вольности» по–фалькрестийски в адаптированном для детей варианте.
«Похоже, они очень умные, — думала Бару. — Я должна стать лучшей. Я вызубрю названия каждой звезды и каждого порока, раскрою тайны составления пактов и изменения мира. Тогда я пойму, как снова сделать Солита счастливым! Я смогу».
И Бару изучала все предметы, в том числе астрономию, социальную наследственность и географию. Она чертила карту Пепельного моря и сезонных торговых ветров, которые неспешно несли корабли по огромному кругу через