Оливия улыбнулась и взяла перо. Гаррон умудрился сплести бред так красиво, что Тристан точно повелся бы. Она не переживала за лес или моря, за чью-то выгоду: она отдала бы правую руку, лишь бы остаться в лесу дольше, лишь бы не видеть взгляд лорда Бассета и не ощущать руки Тристана.
— Вот, — сказала она, дописывая с размахом последнюю букву. — Что теперь?
Гаррон прошел к камину и запечатал письмо.
— Теперь я научу тебя милосердию, мадам. Ты научишься исполнять долг, не оставляя следы крови за собой. Я отведу тебя к целителям деревни, и они научат тебя делать противоядия к твоим ядам. Так ты сможешь предлагать жертвам противоядия, ясно?
Почему-то его хмурый вид вызвал ее улыбку.
— Да, сэр.
— Хорошо. И не добавляй в яды горячку или волдыри. Уверен, ты поняла, что неспособность защититься — достаточное наказание.
— Да… сэр.
Он нахмурился, отвел взгляд от стен и заметил, что она подошла ближе. Он отпрянул на шаг.
— И еще. Я… собираюсь научить тебя сражаться. Если что-то пойдет не так, тебе нужно понимать, как… можешь перестать так мне улыбаться, мадам?
Она не могла остановиться, Яд беспощадно змеился в ее крови. Она смотрела, как румянец растекается по горлу Гаррона, и проурчала с улыбкой:
— Я буду ждать наши занятия.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сын торговца рыбой
Оливия охнула, невольный стон вырвался между ее зубов, когда пол впился в нее. Боль пронзила голову. Она ощущала ее острые зубы, но не посмела отвлекаться на это.
Она перекатилась и спаслась от сапога Мейсона.
— Попытайся меня ранить, можешь? Я тебя убью, паршивка!
Оливия бросилась к своему кинжалу на полу, но ладонь Мейсона обхватила ее запястье и дернула назад. Она вспомнила, что Гаррон говорил о том, что врагов нужно держать на расстоянии. Он легко сбивал ее на землю всякий раз, когда хватал. Она знала, что ничего не могла сделать с мужчиной, что весил намного больше нее.
И она набросилась. Она вскинула ногу с силой лошади Гаррона и рассмеялась, когда попала.
Мейсон тут же выпустил ее. Его лицо стало цвета снега, он пошатнулся, прижав ладони к важному месту. Он рухнул на пол комнаты и сжался, постанывая, пока Оливия приближалась.
Ее ладонь дрожала, когда она вытащила кинжал. Яд бушевал, и она провела лезвием по его руке, наслаждаясь тем, как слабо сопротивляется его плоть, как медленно растекается алый. Кровь выплеснулась из берегов и стекла каплей к запястью Мейсона.
— Вот. Не так и ужасно, да? — сказала Оливия, отойдя к окну, вытирая по пути кинжал о штаны. Она старалась говорить ниже, Гаррон часами учил ее этому. — Этот яд мягок. Можете закрыть глаза и позволить ему забрать вас… и Смерть отнесет вас тихо в мир иной.
Мейсон не ответил. Воздух шипел в его легких, его сковывало онемение.
Улыбка Оливии отдавалась болью в опухшем левом глазе — туда Мейсон все-таки смог попасть. Гаррон был прав, оставлять жертв в живых было лучше, они могли торговаться за жизнь. И поражение в глазах Мейсона ее… радовало.
— Что ты со мной сделаешь?
Ладонь, зажимающая его рану, уже обмякла. Оливия слушала, как кончики его пальцев шуршат по рукаву, его рука онемела, яд крепче сковал его.
— Думаю, мы могли бы немного поговорить. Будет обидно, если ты отключишься в тишине.
Глаза Мейсона блестели, плечи опустились. Его язык беспомощно выкатился из-за зубов, а потом он смог прошептать:
— Не хочу… умирать…
Оливия улыбнулась и присела рядом с ним. Она провела ладонью по его намокшим волосам и нежно обхватила подбородок.
— Так почему бы нам не поговорить о твоей сделке с канцлером? Если понизишь цену… я подберу для тебя противоядие.
* * *
Оливия возвращалась в Сосновую стражу, и ей казалось, что она улыбалась весь путь.
Слабый дождь лился на ее плащ, грязь запятнала штаны, пока ее кобылица мчалась по лесу. Шумное дыхание существа совпадало с трепетом в груди Оливии, от которого немели носки и дрожала хватка на поводьях.
О, не было ощущения приятнее, не было восторга сильнее. От этого свободы кровь кипела в ее венах.
Вернув лошадь в конюшню, Оливия побежала по дорожке. Она была уверена, что не привыкнет к тому, как быстро ее могли нести ее ноги. Усталость конечностей после малейшей пробежки пропала после тренировок и испытаний, и мышцы под ее кожей затвердели и теперь могли нести ее по холмам и через ручьи с легкостью.
Гаррон хорошо обучил ее.
Она добралась до дома, толкнула двери и ворвалась в коридор. Она не остановилась, пока не попала в кабинет.
— Получилось, — выдохнула она, войдя.
Гаррон, как всегда, был за столом с очками на носу.
— Получилось вычесать и поухаживать за лошадью перед тем, как ты сюда ворвалась?
— Да, но…
— Ворвавшись в мой дом, ты закрыла за собой дверь? Ты знаешь, что я не люблю, когда залетает дождь.
Оливия вышла в коридор, захлопнула дверь и вернулась в кабинет.
— Вот. Ты доволен?
— Не совсем, — Гаррон свернул письмо, которое читал, и отложил его. Снял очки. Его пронзительные голубые глаза окинули ее взглядом, проследили до двери за ней. — Не знаю, как может радоваться мужчина, чей коридор теперь в грязи.
От нее остались следы.
— С этим справятся слуги. Будет, чем заняться.
Гаррон прищурился.
— Заняться?
— Да. Если бы твои коридоры не были такими чистыми, они были бы заняты сильнее.
Гаррон отклонился.
— Ясно. Ты думала, мадам, что мои коридоры такие чистые, потому что мои слуги много времени тратят на это? И что им не хотелось бы в конце дня увидеть, что их работу затоптала грязными сапогами подопечная аристократа? Нет, — пробормотал он, следя, как ее брови ползут вверх, — ты об этом не думала. Ни мгновения. Что ж… это нужно исправить, да?
По его приказу служанка принесла тряпку и ведро в кабинет. Она оставила их на полу и ушла.
— Вытри за собой, — приказал Гаррон. — Когда закончишь, я проверю. Если мое лицо не будет отражаться, придется тебе оттирать и кабинет. О, и тебе лучше сначала снять эти сапоги, — добавил он, хмуро глядя вниз. — Иначе будет так бесполезно, как копать во время снегопада.
Оливия сняла не только сапоги. Она сняла грязную одежду и бросила в огонь, пока не ней не осталась только нижняя одежда. Она повернулась, уверенная, что увидит, наконец, как у Гаррона раскрылся рот, но он был занят письмами, бормотал под нос, пока подсчитывал