Где и как жить — вопрос важный, и поселением занимались все: мастер, бурильщики, верховые, буровые рабочие. Руководить разбивкой палаточного городка, как всегда, взялся Кадермат Имамутдинович. Мастер этого непростого дела, он прежде всего вышагивал вдоль и поперек поляны в лесу. Смотрел на солнце, слюнил и подымал кверху палец — направление ветра ловил, к ближним деревьям приглядывался. Поляна должна быть с наклоном, чтоб не заболачивало ее дождями, однако и не слишком крутой… Наконец вилами очертил место под первую палатку и скомандовал:
— Приступить!
И так уж повелось: каждый хотел поставить палатку быстрей всех, а главное — прочней, лучше, Кадермат хмурился, обходя лагерь, проверял натяжение веревочных тяг, хлопал ладонями по брезенту, пинал колышки. Авторитет его признавали в этот момент все, хотя Имамутдиныч слишком уж был придирчив! Вот прицепился к Сапарбаю, мучит его словами, а парень и без того выглядит пришибленным и несчастным.
— Ты, братец Сапарбай, говоришь, что являешься сыном степей, а не умеешь даже палатки поставить!
— Чего еще тебе не хватает?
— Да не мне, а тебе! Уродила же степь такого сыночка! Ведь твое окно смотрит в лес? Почему?
— И-и, Кадермат-ака, — печально сказал Сапарбай. — Не все ли равно, куда смотрит окно, если не везет в жизни?
— Но ты же простор перед глазами должен любить, сын степей! Перевернуть палатку!
Кадермат отошел и вдруг задумался над словами Сапарбая. А ведь интересно сказал парень! У самого Кадермата не так ли? Не все ли равно, действительно! Какая разница, куда смотрит окно, если жизнь не сложилась?.. Стой! Зачем это я? Все равно жить надо прочно.
Зубаиров, обливаясь потом, натягивал веревки, но палатку сильно кособочило. Кадермат понаблюдал за ним и взялся дергать тяги.
— Придется перетянуть, братец Фазыл.
— Сойдет и так, — отмахнулся мастер. Взмок я уже.
— Ветром же ее сдует! Исправь, добром говорю!
— Не тронь, дурило! — предостерегает Зубаиров, хотя хорошо знал, что здесь против Кадермата не попрешь. — Что я, сроду в палатках не жил?
— Эту дождем промочит и свалит.
— Говори!
— Не веришь?
Кадермат решительно раскинул руки и повалился на слабо натянутую парусину. Палатка рухнула.
— Фу ты, крысиные усы! Я бы перетянул, но зачем валить? Труд же был затрачен! Скажешь дурню, что он дурак, так он дурее становится!
Досадуя на себя и Кадермата, Зубаиров отошел в тень березы и сел на траву. Труда жалко, хотя Кадермат прав, конечно. Вот он падает на другие палатки — это было его неоспоримое право. Все палатки устояли, только зубаировская рухнула. Досадно — авторитет в бригаде и от такой мелочи зависит.
Зубаиров шагнул к палатке. Нет, не следует торопиться, надо поставить не хуже других. На этот раз он все сделает так, что не только Кадермат, но и сам шайтан не повалит. К тому же сюда приедут в гости его Райса и дочурка Ляля. В своем письме жена пишет: «Как только поселитесь на новом месте, я беру отпуск, и мы едем к тебе». Конечно, какие удобства в палатке, но пока лето, дни теплые, на голову не каплет — можно месяцок пожить вместе. А потом возьмет отпуск и поедет к ним в Бугульму — дай сюда еще месяц совместной жизни. Как-никак два месяца в году вместе — это уже не совсем врозь…
Опять появился Кадермат. Хотя Зубаиров и был уверен в прочности палатки, все же струхнул: «Сломает ведь, крысиные усы, это как пить дать».
— Ты уж, Кадермат Имамутдинович, не слишком старайся! — почти заискивающе проговорил он. И так я от всех отстал, а мастер все нее…
— Тем более! — Кадермат обошел палатку вокруг, придирчиво и любовно потрогал тяги, постучал ногтем по тугому полотну.
— Вот это — палатка! На века. И вправду — мастер!
— Знаешь, — радостно и доверительно заговорил Зубаиров. — Ведь жена с дочерью скоро приедут…
Кадермат помрачнел, повернулся и пошел к лесу, тяжело ступая. Есть счастье у кого-то. Жена, дети. К Кадермату никогда никто не приедет…
Сейчас-то Зубаиров понимал, что с Кадерматом происходит, а раньше связывал его мрачную замкнутость с обстановкой на буровой, где вечно было что-нибудь не так. Имамутдинов — опытный кадровик да еще с довоенным техникумовским дипломом — мог сравнивать, он этих скважин пробурил на Кавказе, слава богу.
Фазыл вспоминал, как в первые дни их совместной работы Кадермат жег глазами молодого мастера — и тот терялся, не зная, за что браться, даже руки у него иногда дрожали. Вначале думалось, что Кадермат завидует его молодости и высшему образованию, но нет же! Он оказался добрым советчиком Зубаирова, бурильщиком со стахановской хваткой и не раз при авариях вытаскивал всю бригаду из беды. Мастер Стал во всем доверять ему и на время своего отсутствия оставлял буровую на Кадермата. Просто не хотелось верить, что этот бурильщик-люкс, этот настоящий нефтяник чем-то запятнал себя — в прошлом…
Зубаиров прокопал вокруг палатки канавку для стока дождевой воды и еще раз гордо обошел вокруг, радуясь, словно построил большой дом. Попробовать? Спиной свалился на тугую, натянутую, как барабан, палатку и остался так лежать, смотря в небо… «А Райсе это место должно понравиться, — думал он, наблюдая за облаком, похожим на верблюжонка. — И вправду тут хорошо — красиво, просторно — и скорей бы к работе! Райса позавидовала однажды: тебя, мол, обходят все болезни, потому что вы там живете как на курорте. Тоже мне врач!» Верблюжонок на небе постепенно превращался в старого и грязного двугорбого верблюда, потом на глазах стал сжиматься и уже больше смахивал на черного лохматого медведя.
— Мастер, не видишь разве, дождь идет!
Зубаиров очнулся. Буровики торопливо таскали в палатки мешки, чемоданы и постели.
С запада, где глухо рокотало, надвигались черные тучи, они уже низко нависли над лесом, и вот по листьям берез ударили первые крупные капли дождя. Словно желая напугать новоселов, гроза обрушилась на поляну шумом, громом, холодными брызгами, синими отсветами молний. В палатках было тесно, потому что вещи пока были свалены как попало и ждали разумного размещения. Люди сидели в сумеречной духоте, курили, переглядывались и улыбались, сдержанно радуясь тому, что успели