День первый

Вдалеке слышу плеск воды.

Шипение и гул, низкие голоса. Некоторые из них хвастливые и высокомерные. Остальные не разобрать.

Я чувствую боль. Затылок болит так сильно, что я вздрагиваю. Стараюсь дотянуться, чтобы прикоснуться к нему, но не могу. Не могу пошевелить руками. Я ограничена в движениях.

Дергаю руками и чувствую, как что-то впивается в запястья с каждым рывком.

Веревка.

Открываю глаза, чтобы увидеть лишь черноту. Мое дыхание учащается, легкие работают с удвоенной силой. Веревка стягивает запястья очень плотно, кожу саднит, я не могу больше двигать руками.

Звук воды усиливается. Кажется, он теперь ближе. Моя голова ощущается тяжелой, когда я поднимаю ее, пытаясь убрать то, что ее покрывает, чтобы увидеть хоть что-то.

Я начинаю паниковать.

Раскачиваю свое тело, пытаясь лечь на левую руку, делаю все, что могу. Сначала ничего не получается, но продолжаю покачиваться, и, наконец, встаю.

Тяжело и прерывисто дыша, я смотрю вниз через маленькую щель и вижу старое сено и заплесневелую древесину. Низкие голоса становятся громче, а потом я слышу, как что-то скрипит, а затем хлопает. Дверь.

Мое дыхание застревает в горле.

— Проверьте суку! Похоже, что она двигается, — низкий голос кричит это на испанском языке. Сначала я едва понимаю его. Мой разум находится в сплошном тумане. — Прошло два дня.

Два дня?

Сжимая губы и двигая головой немного больше, я получаю небольшое представление о руках. Мои запястья крепко связаны. Ощущение, что это кандалы, но я была права. Это веревка.

Мои запястья ободранные и красные. Они в свежей крови и очень болят, когда я борюсь.

Слезы жгут глаза, но я не позволяю им остановить меня. Не знаю, где я, но поднимаю руки, опускаю голову и кусаю толстую веревку. Ни одна из нитей не отрывается.

Тяжелые шаги раздаются все ближе и ближе, кто-то направляется туда, где я. Слышу дыхание человека. Могу чувствовать запах его зловония… или, возможно, это мое собственное.

Я слышу звон ключей, а затем кто-то прочищает горло.

— Стой, — говорит кто-то, и я удивлена, что на английском языке. Я вздыхаю, сразу оставив в покое свои запястья. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть вокруг, хотя ни черта не вижу. Мне видно лишь пол и все. — Он близко, — шепчет человек. Это мужской голос. — Притворись, что до сих пор без сознания. Немедленно.

Последнее слово сказано требовательным тоном, но я не колеблюсь.

Падаю на бок, и это движение отдается болью в голове, но я закрываю глаза и успокаиваю свое дыхание. Я стараюсь вспомнить положение, в котором была, когда спала, но не могу. Шаги ближе, и мое дыхание учащается под черным мешком, который надет мне на голову.

— Черт, — говорит мужчина. — Сука все еще в отключке.

Ключи звенят, а потом какие-то ворота или двери скрипят в петлях. Шаги подходят ближе, а затем останавливаются.

Ногой он пинает меня в живот, и я стараюсь не шуметь. Не смею глотать или дышать. Мужчина вздыхает, и через несколько мгновений слышу, как он идет в противоположном направлении. Слышу лязг двери, что-то щелкает, а затем звук его шагов отдаляется.

Не смею сделать вдох, пока не слышу, как хлопает другая дверь.

Слава Богу.

Отталкиваюсь связанными руками, чтобы сесть выше, насколько возможно. Я все еще осторожна. Теперь я знаю, что здесь есть кто-то еще. Кто-то наблюдает за мной.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Человек молчит, и думаю, что, должно быть, сошла с ума, вообразила себе голос, пока он не говорит снова:

— Роналдо.

— Роналдо? Почему ты здесь? Ты один из них?

Он усмехается.

— Ты чертова идиотка.

— Что? — возмущаюсь я, морщась.

— Если бы я был одним из них, как ты думаешь, я был бы здесь?

— Я не знаю. Ты мог бы быть охранником или кем-то еще.

— Если бы я был охранником, то не помог бы тебе.

Я молчу несколько секунд. Опускаю голову и изучаю куски своего порванного свадебного платья, ту часть, которую могу видеть, и мои глаза мгновенно наполняются слезами, когда вспоминаю все.

Кровь. Слезы. Ужас.

Новые слезы прибывают, льются, поскольку я касаюсь шелка моего корсажа.

А затем всплывает самое важное воспоминание из всех. Тони.

Его глаза.

«Джиа… детка…» — это были его самые последние слова.

Я шмыгаю носом.

— Ох, черт, — Роналдо стонет с того места, где сидит. — Поэтому я не хотел, чтобы они оставляли со мной женщину. Ненавижу гребаные слезы.

— Эй, пошел ты! — обрываю я.

— О-о... и такая смелая. Ты первая женщина из всех, кого я встречал здесь.

Беспокойство захватывает меня.

— Первая из всех? Сколько времени ты здесь находишься?

— Шесть месяцев.

— Шесть? — задыхаясь, переспрашиваю я.

— Ага.

— И они не пытались убить тебя или что-нибудь в этом роде?

— Если бы ты могла видеть меня, ты бы знала, что они сделали намного хуже. Убивать легко. А пытки есть пытки.

Мои глаза округляются. Я хотела бы узнать, кто этот загадочный человек.

— Ты связан?

— В этом нет необходимости, — отвечает он.

— Что ты имеешь в виду?

Он не отвечает.

— Как думаешь, ты мог бы снять с меня этот мешок? Я не могу дотянуться.

— Я мог бы... но не буду.

— Почему нет?

— Я не хочу тебя видеть. Когда выйду из этого места, мне не хочется вспоминать ни хрена. Хотя приятно поговорить с кем-то после столь долгого времени.

С трудом сглатываю, но слюна застревает у меня в горле. Во рту очень сухо, так же, как и в горле. Я облизываю губы.

— Тут есть вода?

— Ты не должна пить, — говорит он. — Потом захочешь помочиться… а тут нет горшка, чтобы пописать.

— Куда же ты ходишь?

Он не отвечает, и, честно говоря, я рада. Я так напугана. Хочется узнать ответ, но я фыркаю немного громче и улавливаю вонь мочи... и что-то еще неприятное.

— Боже, — стону я. — Я не хочу находиться здесь в течение шести месяцев. Я не сделала ничего плохого.

— Мы все так думаем.

—