– Это у тебя. Ты же смотришь, не я.
– Ну да, ну да.
Счастливо помолчали.
– Твои к тебе наведываются?
– «Мои»? – Сельма склонила голову к плечу и возвела глаза к потолку, словно вспоминая. – А, ну да! Мои.
– Клоун ты.
– Я – да. Если находят – заглядывают. Я же ничего не делаю, Коннер. Сижу себе дома. Кому правда надо, те находят. Мы же не будем спорить, чей метод лучше, м?
Эган нахмурился, прояснился, ответил:
– Нет, не будем, конечно. Сколько можно?
Сельма встала, прихватила свою чашку – теперь полупрозрачную сиреневую – со стола, взяла Эгана за локоть и повела к трапу.
– Давай выйдем, подышим осенью.
Выбравшись наверх, они оказались на подвесном мосту над оврагом, в котором со многими паузами шелестели прямо под ними клены. Над деревьями повисла розоватая ущербная луна. Сельма села на полотно, свесила ноги, похлопала тылом ладони рядом с собой.
– Садись. Покачаемся.
Слева и справа на краях оврага зажглось по фонарю, и со всех сторон заполыхал октябрь. Сельма шумно втянула воздух, задержала дыхание, вытряхнула его из себя со смешком.
– Нравится?
– Очень. Я так не умею.
– Это не комплимент.
– Я и не пытался.
– Тогда ладно.
Ровный концерт листвы грубо нарушила немелодичная возня, пыхтение и сдавленные проклятья в кустах.
– Пука?
– Ага.
На правом конце моста нарисовалась детская фигура в ночнушке и, косолапя, поскакала к ним. Вскарабкавшись Эгану на грудь, слюняво поцеловала его в обе щеки, оттуда сиганула к Сельме на колени, там немедленно свернулась калачиком и засопела. Эган предупредительно заговорил тише:
– Мне иногда хочется, как ты.
Сельма – вдвое громче:
– Да она спит как убитая, не обращай внимания. – В доказательство она подергала пуку за волосатое ухо. Та даже не пикнула. – «Как я» – не надо. Мне нравится, как ты. А тебе нравится, как я, потому что для этого есть я. Когда сам – это другое. Флейту слушать любишь?
– Скорее да.
– Сам играешь?
– Немного.
– В виртуозы рвешься?
– Нет.
– Вот видишь. Дыши хорошенько – и смотри внимательно.
Эган не знал, куда и на что именно смотреть, но все равно уставился в сумрак. Чуть погодя понял. Над оврагом гладкой изогнутой линией беззвучно летели две белоснежные сипухи. Луна глазуровала их серебром. Казалось, что все вокруг поплыло вместе с ними. Промчавшись над мостом, они растворились, будто не было.
– Спасибо, Сельма.
– Ах, право слово, какие мелочи.
Часть I
Ирма Трор
Сулаэ фаэтар
Перевод Саши Збарской
Эта повесть есть некоторая переработка моих дневниковых записей, сумбурных, полуобморочных, не всегда связных и осмысленных для внешнего читателя. Никакого складного текста изначально не существовало, он создан уже после того, как я уехала надолго. И сама история, и приведение этих записей в порядок случились очень давно, мне кажется, и я столько раз возвращалась к ним, что уже не могу доподлинно сказать, что в них достоверные воспоминания, а что – лишь память о них.
Ирма Трор
Глава 1
Рид милосердный, вот это гроза!
За пару аэна[1] до этого – или три? или сколько? – я, кучер и две девчонки-служанки, благополучно проскочив навылет где-то рядом с сердцем бури, едва уцелели в повозке, завалившейся на полном ходу. Для меня до сих пор загадка, что же так напугало смирных неповоротливых лошадей – гром рокотал уже в отдалении, и молний меж дубовых крон было почти не видать. Так или иначе, наши лошадки понесли по раскисшей осенней глине, и уже через несколько диких мгновений вырвались из упряжи, а покореженную повозку бросило боком на сырые стволы деревьев.
Какое-то время ничто не достигало моего слуха, а затем шорохи и шелесты вернулись: стало слышно скучный частый дождь и смутное бормотание леса, да еще стонал бедняга-возница – его порядком придавило; потом выяснилось, что голень сломана.
Очень скоро дождь нас выполоскал напрочь. До имения герцога Колана, друга родителей, никак не меньше пятнадцати миль. Служанки выбрались наружу и теперь жались друг к дружке да глядели на меня, как две мокрые птицы;
возница полулежал неподвижно, боясь потревожить увечную ногу. У меня саднило колени, однако в полоумной тьме было невозможно разглядеть, насколько там все скверно. Едва попробовала приподняться – левую лодыжку скрутило ржавой болью. Охнув, я осела на землю.
Что ты будешь делать, а? Ноябрь, ночь, насупленный, исхлестанный дождем лес, две перепуганные девчонки, покалеченный возница, разбитая повозка. Кто тут нас выручит? Надо что-то предпринять – но для этого потребуется сначала спокойно подумать, а потом и встать. Ни на то, ни на другое, по чести сказать, я не находила в себе сил.
Однако унывали мы недолго. Я и испугалась, и обрадовалась, когда услышала, как с дороги, приближаясь, долетел громкий смех, а по мокрой грязи захлопотали копыта. Из-за деревьев показались двое всадников – ехали не слишком быстро, беседовали и, похоже, не обращали внимания на дождь. Один глухо басил, у второго голос был почти мальчишеский, оба говорили… на высоком дерри! Вот это да. Люди дерри? Их же всех извели лет двести назад. Не привидения же в такую мокроту по лесам носит. Впрочем, времени на размышления у меня не было. Кое-как поднявшись на ноги, я закричала сквозь клекот дождя что было сил.
– Мне нужна ваша помощь! – На дерри, надо сказать, я изъясняюсь с кошмарным акцентом и ошибками, но там было не до манер.
Разговор на дороге тут же смолк, плюхи копыт поредели и утихли, и один всадник спешился. Его лица в бурную и безлунную темень не разглядеть, но ростом он был с меня, коренастый, широченный в плечах. Нас разделяла дюжина локтей придорожной травы, ближе я пока не осмеливалась подобраться.
– Приветствую вас, фиона[2]. – Человек сжалился и заговорил на моем родном фернском. – Право, удивительно видеть молодую даму в такое время, под дождем, да в лесу! Уж не эльф ли вы? – Улыбку съела ночь, скрыв ее от взгляда, но не от слуха. И от улыбки этой потеплело. Этого человека не стоило бояться.
– Нет, фион, я не эльф – к моему и, быть может, вашему разочарованию. У нас случилось досадное приключение… – Кратко я пересказала события последнего аэна, по временам ойкая и шипя от боли: плохо дело с лодыжкой. Когда я договорила, на несколько мигов повисла тишина, пропитанная шелестом дождя. Затем незнакомцы перебросились парой слов на деррийском, и тот, что оставался верхом, сказал просто:
– Фиона нола[3], примите приглашение герцога Коннера.
Краткая, но отчаянная попытка вспомнить это имя в Королевских списках не внесла никакой ясности, но выбирать было не из чего. Пусть так, в конце концов. Спешившийся фион-крепыш, почти гном – таким он, весь изрисованный древесными тенями, вдруг показался – шагнул ко мне вплотную. Я невольно отшатнулась и ощутила десяток пугливых пульсов разом. Собеседник мой хмыкнул, легко и будто по привычке подхватил меня на руки и понес