Больше тут делать было нечего, и с извергающимся вуалью «везувием» под мышкой я поспешил в Отель-Дьё.
У меня этот путь занял девять минут – по меньшей мере на десять минут меньше, чем вчера у Елены. Это, конечно, никак не указывало на ее вину, она ведь была расстроена, испугана, вдобавок потерялась в темноте и упала. Но теоретически эти лишние десять минут предоставляли ей необходимое время для того, чтобы спуститься с Люпоном под мост, застрелить его и все еще успеть появиться в госпитале в одиннадцать часов восемь минут.
В больничной аптеке я приобрел изрядное количество лекарств. В своем кабинете перепаковал их в большую коробку, засунул ее в саквояж и двинулся в Иранское посольство.
Посольство располагалось неподалеку от нашего дома, в красивом особняке на авеню Йена. Меня там хорошо знали, вместе с супругой частенько приглашали на торжественные приемы и всегда принимали с любезностью, полагающейся лейб-медику Реза-хана. Я любил бывать здесь.
В модерном Париже я тосковал по Тегерану, по дребезжанию колокольчиков верблюжьих караванов, бредущих на Большой базар, по запаху поднимаемой ими пыли, по журчанию арыка, текущего вдоль глухих каменных оград, через которые перевешиваются ветви абрикосов и гранатов, по воплям муэдзинов на рассвете. Восток впитывается в человека глубже аромата специй. А может, я тосковал по своей юности, по тем временам, когда еще только прибыл в столицу Персии из Решта. Тогда я пытался забыть войну, расстрел моих больных, мучительный путь в Тегеран с колонной беженцев. Мне было тридцать лет, жизнь казалась ужасной, безнадежной, бессмысленной, пустой и прожитой. Зато я был одинок, свободен и бесстрашен. По утрам я ставил клизмы пухлому предшественнику нынешнего шаха, а в остальное время изучал фарси, фотографировал красочный Большой базар, пытался осилить «Шахнаме» в оригинале и пил сингл молт с содовой в отеле «Кларидж». Я ничего не ждал, ни на что не надеялся и ничего не планировал до тех пор, пока на пороге моего дома не застрелили моего друга и тогдашнего жениха Елены – полковника Турова. То убийство заставило меня очнуться и изменило мою жизнь. Спустя год мы с Еленой поженились. Теперь я отчаянно скучал по лепету фонтана в нашем саду, по ночам на плоской крыше под звездным небом, по сладкому запаху горячего кизяка на рассвете, по свету в кухонном окне, встречавшему меня вечерами. Никакие варьете с полуголыми темнокожими девушками не могли заменить мне смысл и счастье тегеранского существования.
На сей раз меня принял секретарь посольства, месье Гаффари. В соответствии с персидскими правилами вежливости он поинтересовался, как поживает «достойнейшая Елена-ханум». Я уверил его, что прекрасно. Гаффари покивал и без явной связи заметил:
– Что же теперь будет с кроватью для его императорского величества? Вы меня обнадежили, что Люпон-ага нам поможет. Я уже дал свое слово интенданту Голестана, что мы раздобудем для шахиншаха настоящий шедевр!
На днях Гаффари сокрушался, что не может найти для тегеранского дворца шаха подобающее ложе, и я пообещал, что попрошу жену привлечь к поискам ее нового знакомого, ведущего эксперта французского антиквариата. Теперь месье Гаффари придется самому откапывать обещанный раритет.
Я перевел разговор на более приятную тему:
– Говорят, ваш племянник стал доктором медицины?
Гаффари приободрился, с гордостью перечислил достижения выпускника Сорбонны. Я вежливо кивнул:
– Иранскому народу нужны свои врачи.
– Давно пора освободиться от услуг неверных, – согласился со мной Гаффари. Спохватившись, он добавил: – Вас, многоуважаемый дженаб-а-доктор, это, разумеется, не касается. Каждый день я молюсь милосердному Аллаху, чтобы вам открылась истина, и уверен, что мои молитвы будут услышаны. Наш великий шах достоин того, чтобы его здоровье охранял правоверный.
Я не стал спорить, выудил из саквояжа коробку, открыл, показал двенадцать больших, плотно закупоренных склянок:
– Огаи-Гаффари, у меня тут новейшие антисептики и анестетики, которые могут пригодиться шаху в Тегеране. До тех пор, конечно, пока не найдется правоверный врач, способный принести его императорскому величеству больше пользы. Пожалуйста, запечатайте коробку и спрячьте к остальным медикаментам. Очень важно, чтобы все предназначенные для шаха лекарства остались стерильными и нетронутыми.
Я уже хранил в посольстве небольшую аптечку самых современных лекарств, которые собирал не столько для здорового шаха, сколько для своих хворых стариков в богадельне, так что просьба секретаря не удивила. Под плотной картонкой на дне коробки покоился браунинг. Бутыли весили около семи килограммов, и дополнительные полкилограмма пистолета уже не ощущались.
Завершив визит очередной порцией непременных вежливостей, я поспешил домой. Приближался полдень – время, когда к нам обещал нагрянуть инспектор Валюбер.
Ровно в двенадцать на пороге возникли запыленный серый костюм, котелок и толстые роговые очки, под которыми прятался инспектор.
– Рутинный опрос свидетельницы, – пояснил он с равнодушной усталостью, после чего принялся весьма дотошно расспрашивать Елену о вчерашнем вечере. – Мадам, вы курите?
– Очень редко.
– А какие сигареты?
– «Лаки Страйк».
– Окурок «Лаки Страйк» нашли под мостом Турнель.
Я разозлился:
– Извините, инспектор, весь Париж усыпан такими окурками! Он мог валяться там уже вечность!
– Он был свежим. От него еще пахло табаком.
– Кто угодно мог, проходя, швырнуть его хоть с моста, хоть с набережной.
– Окурок был раздавлен каблуком. Кто-то выкурил его, стоя под самым мостом.
– Инспектор, если на то пошло, вчера мадам Люпон курила именно «Лаки Страйк». Интересно, встречались ли в криминалистике случаи сговора между женой и любовником с целью убийства опостылевшего мужа?
– Вы полагаете, следствие не проверило эту гипотезу? Консьержка засвидетельствовала, что месье Бартель пришел в гости к мадам Люпон в восемь вечера, и оба оставались в квартире до половины двенадцатого. Соседи тоже видели, что его «Мерседес» все это время стоял напротив ее дома.
– Вам не кажется, что такой своевременный и откровенный визит смахивает на попытку создать алиби? Что, если это было заказное убийство?
– Если бы мадам Люпон или Бартель воспользовались чужой помощью, они бы рисковали шантажом. К тому же после ужина месье Люпон и вся компания собирались в дансинг на Монмартр. Как мог наемный убийца предвидеть, что Люпон выбежит в одиночку за вашей женой и спустится к реке? И разве он оставил бы свою жертву в живых? Нет, весь мой профессиональный опыт говорит, что это не заказное убийство. – Инспектор повернулся к Елене и вдруг, блеснув стеклышками очков, спросил: – Могу я взглянуть на ваш пистолет?
Значит, не поверил мне.
Елена приподнялась с кресла, я поспешно надавил на ее плечо:
– Я уже вчера сказал, что у нас нет никакого оружия.
Валюбер хмыкнул:
– Мне кажется, мадам Ворони́н думает иначе.
– Моя жена плохо понимает по-французски.
Но Елена все поняла моментально. Вскинув на меня удивленные глаза, подыграла:
– Мы же привезли из Тегерана папин «парабеллум»? Нет? – Она повернулась к инспектору: – Я думала, муж взял его