– Ив-Рене, кто стрелял в вас?
Распахнулась дверь, Мартина вкатила стол с ватой, бинтами, спиртом, анестетиком и хирургическими инструментами. Больной прохрипел еще невнятнее:
– Перся… прсяк…
Мартина положила ладонь ему на лоб:
– Тихо-тихо, успокойтесь, сейчас мы вам поможем. Все будет в порядке.
Люпон потерял сознание. Я разрезал ножницами алую от крови, насквозь промокшую сорочку. Под правым соском краснела аккуратная круглая дыра от пули. Протер руки карболкой, щедро плеснул ее на рану. Мартина привязала руки и ноги пациента к столу, положила ему на лицо маску с эфиром. Ждать полного эффекта анестетика было некогда, раненый уже захлебывался собственной кровью.
– Сестра, следите за дыханием!
Взмахом скальпеля я рассек кожу на груди и с силой перебил стамеской ребра, чтобы добраться до продырявленного сосуда. Краем глаза заметил вошедшего доктора Шаброля. От него пахло жареным луком и котлетами. Шаброль склонился над больным и сыто икнул:
– Коллега, напрасный труд. Этот не жилец. Задет большой сосуд, легкое коллабировано.
Я не спорил: вся грудная полость была залита кровью. Однако несчастный еще был жив. Я не мог лишить его последнего шанса на спасение. Надо было положить зажим на правую легочную артерию, но мешала кровь. Я качал ногой насос, а она все лилась и лилась. Стало ясно, что все это безнадежно, пациент уходит. В отчаянии я попытался добраться до легочной артерии вслепую, но без пульса никак не мог найти ее. Голос Мартины над ухом произнес:
– Доктор, грудная клетка не двигается. Он перестал дышать.
– Нет, нет… – с меня вовсю капал пот, я вытер лоб о плечо. – Интубируйте его.
Пока Мартина вставляла в горло трубку, я нащупал в грудной клетке сердце. Оно и вправду не билось. Я попытался сделать массаж, но сердце оставалось совершенно недвижным куском плотного мяса. Я вынул руку, уже не спеша вытер кровь о простыню.
– Оставьте, сестра. Он умер.
Мартина собирала инструменты, а я долго и ожесточенно оттирал окровавленные руки, вычищал темную кровь из-под ногтей, тщательно высушивал ладони полотенцем. Наконец собрался с духом:
– Посмотрю, здесь ли родственники.
В зале ожидания ко мне подсолнухами обернулась дюжина бледных взволнованных лиц. На женщинах колыхались полупрозрачные атласные и муслиновые платья с блестками, качались длинные бусы, сверкали бриллианты в ушах. Мужчины переминались пингвинами в обеденных черных смокингах и фраках, в белых рубашках. Эти неуместные вечерние туалеты придавали случившемуся абсурдную опереточность. Собравшиеся расступились, и мне навстречу шагнула худая женщина в тонком сером джемпере и узкой юбке, с гладко собранными волосами и восковым лицом.
– Доктор…
Высокий жгучий брюнет в белом кашне, с напомаженными тонкими усиками и зализанными назад, сверкающими от брильянтина волосами все понял и тут же поспешил вклиниться между нами, словно надеясь предотвратить ужасную весть. Но у меня не было выхода.
– Мадам, ничего нельзя было сделать. Месье Люпон скончался. Рана оказалась смертельной. Я глубоко сожалею.
Женщина пошатнулась. Усач обнял ее, принялся поглаживать ее предплечья:
– Одри, Одри, я тут, я с тобой, мы все с тобой…
Она стояла в его объятиях неподвижно, опустив руки. Остальные присутствующие сгрудились вокруг.
Через несколько минут вдова высвободилась и обратилась ко мне:
– Доктор, проводите меня к нему.
Я повел ее в операционную. Утешитель двинулся следом, но мадам Люпон жестом остановила его. Помедлила несколько мгновений на пороге, подошла к прикрытому телу на столе, сама приподняла простыню с лица трупа и замерла, нахмурив брови и плотно сжав бесцветные губы. Меня поразила выдержка этой женщины, только что узнавшей о гибели мужа. Я слегка покривил душой:
– Он не страдал, мадам. Он даже не приходил в себя.
Не оборачиваясь, мадам Люпон скорее приказала, чем попросила:
– Дайте мне с ним проститься.
Я замялся, она сухо повторила:
– Не ждите меня, я вернусь сама.
Ужасно не хотелось оставлять ее одну с покойником в холодной комнате без окон, но мадам Люпон умела приказывать.
В зале ожидания к друзьям Люпона присоединился мужчина средних лет в надвинутом на уши котелке. Его бесформенный серый костюм вопил диссонансной нотой среди фраков и смокингов прочих мужчин. Он отвел меня в сторону и предъявил удостоверение:
– Доктор, я инспектор Валюбер из Сюрте[1], из отдела судебной полиции префектуры.
Он был намного ниже меня, к тому же поля котелка мешали разглядеть его лицо. Оставалось лишь общее впечатление чиновника среднего сложения, средних лет и средней наружности.
– Что вы можете сказать о ранении?
– Огнестрельное ранение в правое легкое. Он скончался от потери крови.
Инспектор повернулся к друзьям покойного:
– Дамы и господа, прошу прощения, я понимаю, какое потрясение эта гибель, но чем скорее следствие выяснит все детали этого вечера, тем выше шансы поймать убийцу. Кто был в ресторане с… э-э-э… – он выудил из кармана блокнот, заглянул в него, – месье Люпоном?
Чтобы не мешать допросу, я отошел к регистрационной стойке и сделал вид, что погружен в журналы больных.
Толстый господин с каплями пота на лысине шагнул вперед:
– Все мы, кроме Антуана Бартеля, – указал он на высокого усатого утешителя вдовы, – и Одри, то есть мадам Люпон, она сейчас прощается с… Ивом-Рене.
– Это я сообщила бедняжке Одри о несчастье, я прямо из ресторана позвонила ей, – страдальчески прорыдала рыжая дама с нарисованными фиолетовыми бровями и черными страусовыми перьями в огненных волосах.
Инспектор Валюбер вытащил из-за уха карандаш:
– Будьте любезны, мадам, месье, ваши имена?
Фат с тонкими усиками представился первым:
– Антуан Бартель, журналист, веду светскую хронику в «Пари-Суар».
Толстый господин с вспотевшей лысиной оказался главой издательского дома «Паризо пресс», а рыжая дама в перьях – его женой Клэр Паризо. Еще две пары держались позади: месье Ришар, пожилой редактор с похожей на лошадь супругой, и красавчик-фотограф со скучающей подружкой.
– Месье Паризо, постарайтесь как можно точнее описать все, что произошло в ресторане.
Толстяк смущенно выудил из кармана брюк носовой платок и промокнул блестящую макушку.
– Мы праздновали в «Ля Тур д’Аржане» выход в свет новой книги Ива-Рене Люпона, точнее альбома, «Век на кушетке». Мы все причастны к этому изданию. Ив-Рене, то бишь месье Люпон, был крупнейшим экспертом мебели Франции семнадцатого-восемнадцатого веков. Еще с нами была молодая русская дама, мадам Элен Ворони́н, но она ушла раньше, еще до… случившегося. Мадам Ворони́н недавно приехала в Париж из Тегерана, Люпон хотел познакомить ее с новыми людьми.
Я знал, что рано или поздно Елену упомянут, но все-таки сердце пропустило стук.
Инспектор уткнулся в свой блокнот:
– Швейцар и метрдотель заявили, что мадам Ворони́н ушла из ресторана незадолго до одиннадцати. Вы помните точно, во сколько?
Клэр Паризо затрясла перьями и обоими подбородками:
– Она вышла из-за стола где-то без четверти одиннадцать. Она не прощалась, хоть и взяла с собой сумочку. Я решила, что она направилась в туалетную комнату на нижнем этаже. Спустя пару минут за ней пошел Ив-Рене.
– За ней?
Месье Паризо уточнил:
– Этого мы не знаем.