Мадам Люпон издала глухой стон. Бартель снова приобнял ее. Клэр прижала пухлые руки к груди и повернулась к Одри:
– Прости, дорогая, но мои показания необходимы для следствия.
Валюбер заглянул в свой блокнот и на сей раз атаковал Бартеля:
– Месье Бартель, а вы где были сегодня в одиннадцать часов вечера?
Тот закусил губу вместе с усиком, вместо него ответила вдова:
– Антуан был у меня в гостях.
Журналист поспешил поддакнуть:
– Мадам Люпон неважно себя чувствовала, она не смогла пойти на ужин, я составил ей компанию.
– Понятно. А кто такой Марсель Додиньи?
Месье Ришар кисло объяснил:
– Марсель Додиньи увлекается историей старинной мебели, он несколько раз устно и письменно оспаривал профессиональную экспертизу месье Люпона. Додиньи с нами не было, разумеется.
Бартель уже оправился, опять сунул руки в карманы и вздернул голову:
– Я сам подумал о нем, именно поэтому первым делом позвонил ему, еще от Одри. – Он многозначительно прищурился: – Его не было дома. Сейчас, правда, ответил. Уверяет, что провел вечер в театре.
– Во сколько вы звонили ему в первый раз?
– Сразу после того, как Клэр сообщила нам о случившемся. Где-то в половине двенадцатого.
Валюбер занес в свой кондуит нового подозреваемого. Я вспомнил два выпавших из смокинга ключа. Второй мог быть реквизирован у уволенного сотрудника. Я вмешался:
– А помимо месье Додиньи? Может, месье Люпон кого-нибудь уволил?
Вдова безучастно ответила:
– Мой муж никого не увольнял. У него много лет одна секретарша – мадам Сильвиан. Ив-Рене не собирался ее увольнять. – И так же бесстрастно добавила: – Есть еще Марго Креспен, она была любовницей моего мужа.
Все, кроме самой вдовы, почувствовали себя неловко. Бартель тихо сказал ей что-то, Одри обернулась к мадам Паризо:
– Ты звонила ей?
Клэр смешалась:
– Я… Одри, дорогая… Право, не помню…
Бартель опять простер крыла обеих рук, видимо, намереваясь в очередной раз заключить вдову в свои спасительные объятия, но та оттолкнула его.
– Ты звонила этой дряни? За моей спиной? Не могла удержаться, чтобы не сообщить ей первой?!
Клэр виновато отступила:
– Одри, умоляю тебя!
Мадам Люпон прикрыла глаза рукой и оперлась о стол. Клэр испуганно лепетала:
– Извини, Одри, прошу тебя, пойми и меня…
Месье Паризо отвел свою неуемную супругу в сторону. Она потерянно оправдывалась:
– Ведь речь же шла о жизни и смерти!
Антуан тем временем хлопотал над вдовой:
– Одри, успокойся. Не стоит эта мерзавка твоих переживаний.
Он заботливо приобнял обмякшую женщину за плечи и повел к дверям.
Инспектор записал адреса остальных присутствующих, заявил, что в ближайшие дни встретится с каждым для дачи показаний, и отбыл. Все с облегчением покинули госпиталь.
Мартина заняла свое место в регистратуре. Я вернулся в операционную и, стараясь не отвлекаться на покойника, нашарил под столом выпавшие брелоки. Они оказались совершенно одинаковыми: на каждом было выгравировано кресло с подлокотниками и висело по одному ключу. Пришедшее от антиквара письменное приглашение на ужин в «Ля Тур д’Аржан» – «Серебряную башню» – венчал точно такой же рисунок с названием ателье Люпона «Галери ле Фотей» («Галерея Кресло»).
Если бы выпал только один ключ, я бы не стал долго думать и сразу бы рассказал о нем полиции. Но два идентичных ключа с брелоками настораживали. Человек не носит с собой в кармане два ключа от одной двери без причины. Один ключ не значил ничего, два – требовали объяснения. Я собирался отыскать это объяснение до того, как находка попадет к инспектору.
Вдова утверждала, что Люпон никого из галереи не увольнял. У кого же, помимо уволенного служащего, он мог забрать второй ключ? Например, у любовницы. Забирают ключ при разрыве отношений. В таком случае существовала женщина, которую любвеобильный бонвиван бросил совсем недавно. Судя по репликам его друзей, ею могла быть Марго Креспен.
А может, он собирался отдать второй ключ кому-то из сотрапезников? Кому? Никто из присутствовавших в ресторане мужчин, похоже, не знал Люпона настолько близко, чтобы одалживать его ателье для собственных тайных рандеву. Может, ключ предназначался для дамы? Однако ни Клэр, ни мадам Ришар не выглядели женщинами, способными заинтересовать импозантного Люпона. Третья сотрапезница, подружка красавца-фотографа, была молоденькой и хорошенькой, но не сводила глаз с собственного кавалера и к гибели Люпона проявила полное равнодушие. Неужели антиквар принес этот ключ для Елены? От одного этого предположения затошнило, но отвергнуть его я не мог: «прекрасная персиянка» Люпону явно понравилась, он пригласил ее на ужин в узкой компании, и она приглашение приняла. Это могло показаться ловеласу многообещающим.
Я был абсолютно уверен, что ноги моей жены не было у этого волокиты. Я полностью доверял ей. Но инспектор заподозрил Елену, а французскому правосудию я доверял гораздо меньше. В гарсоньерку Люпона следовало наведаться.
В большой адресной книге Парижа я легко нашел «Галери ле Фотей». Ателье находилось в квартале парижских галерей и антикварных магазинов на рю Фобур-Сент-Оноре.
– Сестра Тома, сделайте одолжение, попросите доктора Шаброля перенять мое дежурство. Я хочу вернуться домой, жена даже не подозревает, чем закончился этот злосчастный ужин. Не хочу, чтобы газетчики тревожили ее.
На сей раз я сам позвонил Дерюжину. Мартина оказалась чрезмерно внимательной и словоохотливой. Теперь, когда велось полицейское расследование, я доверял только другу.
С Дмитрием мы десять лет назад вместе гнили в галицийских окопах. Потом наши пути разошлись – я был ранен, а после поправки отправился руководить крошечным российским госпиталем в прикаспийскую провинцию Персии. Летом 1918 года госпиталь прекратил свое существование из-за отсутствия медикаментов и персонала, и я принял предложение англичан сопровождать колонну беженцев из Баку в Тегеран. Столица Персии в 1919 году не была избалована докторами, получившими медицинское образование в Гейдельбергском университете, так что вскоре я стал личным врачом последнего каджарского шаха. Осенью 1920 года шаха свергли, но я занял ту же должность при новом правителе – Реза-шахе Пехлеви. Служба придворным лекарем являлась нехлопотной синекурой, и большую часть своего времени я посвящал детскому дому и русской богадельне Тегерана. Три месяца назад я прибыл на год в Париж в надежде почерпнуть новейшие умения и знания и сразу отыскал своего прежнего сослуживца через Русский общевоинский союз. Наша дружба возобновилась. Эмиграция не хуже сидения в окопах уравнивала бывшего полковника и потомка бояр и простого лекаря.
– Извини, что бужу так поздно, нужна твоя помощь.
Он прокашлялся и выругался. Это означало готовность явиться немедленно хоть на край света.
– Можешь сейчас приехать за мной?
Автомобиль шуршал по спящей рю Риволи между домами в нахлобученных серых папахах высоких мансард, вдоль роскошных фасадов с перевитыми кованым железом балкончиками, мимо запертых витрин и темных окон. По ночам весь благопристойный Париж превращался в кладбище, шабаши продолжали бушевать лишь на Монмартре, Монпарнасе да кое-где на Больших бульварах.
– Елену довез благополучно?
– До двери проводил.
– У меня только что на столе