— Я с тобой, ладно, дорогуша? — Мел тяжело дышит. — Эти сапоги стоят целое состояние, и я не собираюсь топить их в торфяном болоте. Плевать, сколько там потерявшихся детей, — я ни на шаг не отступлю от того, кто знает, что делает.
Мела по праву считают одним первых франтов острова, и он тратит кучу денег, выписывая одежду из столиц Европы и Южной Америки. Я смотрю на его новые, безукоризненно чистые резиновые сапоги.
— Они розовые.
Он шутливо хлопает меня по плечу:
— Знаю. В наше время можно купить даже розовые «Хантеры». О чем еще мечтать девушке?
Я часто думаю: если меня что-то и рассмешит, то это будут слова Мела. Мел нисколько не похож на девушку — сто девяносто сантиметров роста, девяносто килограммов веса и необыкновенно большой, как мне говорили, пенис. Он даже не трансвестит. Его одежда, всегда безупречного покроя и очень яркая, явно сшита для мужчины.
Он шеф-повар таверны «Глоуб» здесь, в Стэнли. Два вечера в неделю Мел покидает свою кухню и возглавляет любителей попеть под аккомпанемент фортепиано. После семи вечера в таверну не протолкнуться — в буквальном смысле.
— Дорогуша, я поплетусь рядом с твоей машиной, а ты будешь внутри. — Он с наслаждением выговаривает слово «поплетусь», перекатывая его во рту, словно пахучую мяту. — Только поторопись. А то этот ужасный ветер сдует со шлюхи все ее шмотки. — Он прислоняется к дверце машины в позе проститутки, ожидающей клиентов.
Толпа людей на парковке увеличилась; руководит всем, похоже, констебль Скай. Она была еще бледнее, чем обычно. Волосы у нее спутались, и мне даже кажется, что она спала прямо в мундире. Я помню ее ребенком. Всегда грязную, с разбитыми коленками, в рваной одежде — девочку с мороженым в волосах или пятнами от шоколада на рубашке. Подходя к двери, слышу, как она пытается убедить толпу разбиться на группы по десять человек, выбрать лидера и убедиться, что у них есть транспорт.
Мое внимание привлекает гомон звонких голосов, и, повернувшись, я вижу компанию школьников. Сердце замирает — прямо там, в первом ряду, идет Кристофер Гримвуд, лучший друга Нэда.
Он вырос. Сильно вытянулся за то время, что я его не видела. Теперь его голова, наверное, достает мне до плеча. Лицо тоже изменилось, почти утратив детскую округлость. Подбородок удлинился, на носу появилась заметная горбинка. Боль накатывает неудержимой волной.
В моем сознании — и в сердце — Нэду по-прежнему восемь. В этом возрасте я его потеряла. У него такие же круглые колени и пухлые руки, а детский жирок вокруг шеи образует двойной подбородок. А теперь в Кристофере, неуклюжем долговязом мальчике, который вот-вот навсегда расстанется с детством, я вижу Нэда, каким он был бы сегодня. На гладкой коже могли появиться первые признаки прыщей, и он стал бы похож на моржа с болячками на голове. Он доставал бы меня, переполненный тестостероном, сущий дьявол, делал бы мою жизнь почти невыносимой — и от тоски по нему я готова расплакаться.
Разумеется, я сдерживаюсь. У меня было три года, чтобы научиться делать вид, что всё в порядке. В полицейском участке я нахожу свое имя в списке, висящем над столом, и меня направляют в комнату для совещаний.
* * *Наша группа состоит из десяти человек. Трое из них в военной форме, а двое в полицейских мундирах, причем один из них — главный полицейский начальник на острове.
Это высокий мужчина, движения которого точны и скупы. Для меня он навсегда Стопфорд, Боб, старший суперинтендант, потому что именно так он представляется при знакомстве. Этот человек, прочитавший несколько книг и посмотревший несколько документальных фильмов, ухитряется убедить самого себя и часть окружающих, что он умнее, чем кажется.
Кофе из кувшина на столе наливает старший преподаватель школы, мужчина по имени Саймон Сэвидж, который стал кем-то вроде героя в том, что полушутя называют «фолклендским Сопротивлением». В самом начале аргентинской оккупации, когда жители островов ждали прибытия британских сил специального назначения, Саймон с помощью запрещенного оккупантами радиопередатчика связался с военными и информировал их о передвижениях аргентинцев на суше. Он был старшим преподавателем и в то время, когда я училась в школе. Такое впечатление, что эту должность Саймон занимал всегда. Его сын Джон — главный детектив на островах.
Свободных мест нет, но я слышу звук скребущих по полу ножек стула и вижу бывшего мужа, который встает со своего места. С тех пор как мы виделись в последний раз, в его волосах прибавилось седины и он похудел.
— Садись сюда, Кэтрин. — Он держит спинку стула, готовый придвинуть его к столу, когда я сяду. Бен всегда очень внимателен ко мне — и на публике, и наедине. Откровенно говоря, мне это не очень нравится, поскольку выглядит покровительственно, но возражения могут быть восприняты так, словно я злюсь на него и жалею о разводе. Бен не виноват, что наш брак распался. Это вина Рейчел.
И, наверное, моя, если быть честной.
Поэтому я сажусь и делаю вид, что не замечаю, как его руки остаются на спинке стула. Напротив нас начальник пожарной службы разговаривает с Робертом Дунканом, владельцем местной радиостанции и еженедельной газеты «Пингвин ньюс».
Ему чуть за семьдесят, но его энергии позавидует и пятидесятилетний. Высокий и худой как жердь. Густые белые волосы, окружающие его голову, похожи на гриву старого льва. У него седые усы и седая козлиная бородка.
Его тоже считают одной из главных фигур Сопротивления: он продолжал радиовещание, когда прибыли аргентинские солдаты, демонстративно транслируя патриотические песни. Альбом «Лондон вызывает» группы «Клэш» звучал по радио, когда аргентинский командир вел свой взвод к зданию радиостанции. Входная дверь разлетелась под аргентинскими сапогами под «Секс пистолс», поющих «Боже, храни королеву». Роб не выключал трансляцию все время, пока спорил с южноамериканскими солдатами, которые пришли закрывать радиостанцию. Время его не смягчило. Сомневаюсь, что на островах найдется человек, которого бы больше ругали или любили, чем Роба Дункана. Кроме того, он — отец Рейчел.
Затем мне приходит в голову, что здесь может появиться и сама Рейчел. Это будет слишком. Я не могу находиться с ней в одной комнате. Уже собираюсь встать, как вдруг вижу два глаза разного цвета, смотрящие на меня из угла. Каллум не спал. Его песочные волосы неплохо бы вымыть, а по смеси каштановых, рыжих и светлых волосков в бороде я вычисляю, что он не брился около тридцати шести часов. У меня такое