Ух! Тело окатило жаром, будто заплыла в теплый карман посреди холодного озера.
Они миновали кафе на углу своей улицы, и Джейни заманил туда аромат; перед предстоящим разговором стоит подкрепить силы. Она завела Ноа внутрь.
— Мы куда, мама-мам?
— Я кофе хочу. Я быстро.
— Мам, от кофе ты потом до зари не уснешь.
Она засмеялась: взрослые так говорят.
— Это правда. Ладно, Нои, выпью без кофеина. Идет?
— А можно мне кукурузный маффин без кофеина?
— Договорились.
Конечно, скоро ужинать, но что с того?
— И смузи без кофеина!
Она взъерошила ему волосы.
— Нет уж, дружочек, тебе воды без кофеина.
В конце концов они с добычей устроились на крыльце своего дома. Кофе был ароматен. За домами садилось солнце. Свет, розовый и нежный, заставлял краснеть кирпичные дома и особняки, оглаживал жухнущую листву. Мигал газовый фонарь перед фасадом. Фонарь стал решающим аргументом в пользу этого дома, хотя квартира здесь дорогая, в полуподвале, и солнце туда не дотягивается. Но красное дерево внутри, и симпатичные изгороди снаружи, и газовый фонарь у парадной двери так уютны; в этой норке Джейни с Ноа могут укрыться — подальше от мира, подальше от времени. Джейни не учла, что непрестанно мигающий фонарь за фасадным окном будет то и дело притягивать взгляд днем, отражаться в задних кухонных окнах по ночам и она не раз вздрогнет, вообразив, что в доме пожар.
Она протерла руки Ноа антибактериальной салфеткой и вручила ему маффин.
— В школе завтра, между прочим, маффины пекут. Представляешь?
Ноа откусил, осыпав себя лавиной крошек.
— А потом надо будет мыться?
— Ну, стряпня — такое дело. Мука, сырые яйца…
— А. — Он облизал пальцы. — Тогда нет.
— Нельзя же так всю жизнь, букаш.
— Почему нельзя?
Она даже отвечать не стала — они с Ноа который год так и ходят по кругу, а ей сейчас есть что ему сказать.
— Эй. — И она легонько его пихнула.
Ноа деловито трудился над кукурузным маффином. Как Джейни угораздило ему разрешить? Гигантский же маффин.
— Слышишь? Я сегодня пойду погуляю.
Ноа вытаращился. Опустил маффин.
— Ничего не погуляешь.
Она вдохнула поглубже.
— Прости, малыш.
Глаза у него свирепо заблистали.
— Я не хочу, чтоб ты уходила.
— Я понимаю, но маме надо иногда гулять, Ноа.
— Тогда возьми меня с собой.
— Не могу.
— Почему?
Потому что мама не умрет, если потрахается хотя бы раз, прежде чем ты отправишься в колледж.
— Там будет для взрослых.
Он сверкнул отчаянной кривой улыбкой:
— Но я же развитой.
— И весьма находчивый, но нет, дружочек. Все будет нормально. Тебе же нравится Энни. Помнишь Энни? Она в прошлые выходные приходила к маме на работу и играла с тобой в «лего».
— А если у меня будет кошмар?
Об этом Джейни тоже думала. Кошмары ему снились нередко. Как-то раз такое приключилось, когда она пошла общаться с коллегами на тусовку архитекторов; когда вернулась, он сидел, трясся, вперив остекленевшие глаза в «Дору-следопыта», а изможденная, контуженная няня (которая поначалу была полна сил! Домашние брауни принесла!), не вставая с дивана, вяло помахала Джейни двумя пальчиками. И, как и прочие, больше не приходила.
— Тогда Энни тебя разбудит, обнимет и позвонит маме. Но у тебя не будет кошмаров.
— А если у меня будет астма?
— Тогда Энни даст тебе небулайзер, а я сразу вернусь домой. Но у тебя уже давно не было приступов.
— Ну пожалуйста, не уходи.
Однако голос у него дрогнул, будто Ноа и сам понял, что проиграл.
Она уже оделась, теперь возилась с прической, одним глазом смотрела ролик на YouTube, где хихикающая девчонка показывала, как правильно накладывать тени, — между прочим, оказалось на удивление полезно, — и тут из гостиной ее призвал истошный крик Ноа:
— Мама-мам! Иди сюда!
Что, «Губка Боб» уже закончился? Его же вроде безостановочно крутят?
Джейни босиком, в одних черных чулках прошлепала в комнату. Все как было — на кожаном кофейном столике по-прежнему полная миска маленьких морковок, Губка Боб на кривеньких ножках ковыляет по экрану и вопит, однако Ноа не видать. В окне из гостиной в кухню что-то мелькнуло. Газовый фонарь мигнул?
— Мам, посмотри!
Нет, не фонарь.
Джейни завернула за угол, увидела, как Ноа возле кухонного стола одно за другим разбивает себе в пружинистые кудряшки органические коричневые яйца с комплексом «Омега-3», и почувствовала, что вечер ускользает из рук.
Нет уж; она этого не допустит. Из ниоткуда поднялся гнев: жизнь, ее жизнь, единственная ее жизнь, неужели ей нельзя повеселиться хоть один вечер? Это что, запрещено?
— Видишь, мам? — сказал Ноа довольно дружелюбно, хотя глаза его сверкали отчетливым своеволием. — Я делаю гоголь-ноаголь. Поняла, да? Как гоголь-моголь.
Откуда он знает, что такое гоголь-моголь? Откуда он знает всякое, про что ему никто никогда не говорил?
— Смотри. — Ноа взял яйцо, размахнулся, запустил им в стену и загикал, когда оно разбилось. — Фастбол!
— Да что с тобой такое? — спросила Джейни.
Ноа вздрогнул и уронил следующее яйцо.
Джейни чуточку понизила голос:
— Зачем ты так?
— Я не знаю. — Он как будто слегка перепугался.
Она постаралась успокоиться.
— Теперь тебе надо в ванну. Ты же сам понимаешь, да?
От одного этого слова его передернуло. Яйцо текло по его лицу, сочилось в ямку на шее.
— Не уходи, — сказал Ноа, и его голубые глаза всей своей тоской пригвоздили Джейни к стене.
Ее сын не дурак. Он все рассчитал: чтобы не выпустить мать из дома, стоит перетерпеть даже самое ненавистное. Вот насколько Ноа не хочет, чтоб она уходила. Куда уж тут Бобу, с которым Джейни даже не знакома.
Нет-нет-нет; она пойдет! Да господи боже, сколько можно?! Она не поддастся на шантаж, тем более детский! Она взрослый человек — и разве не этому ее учили в группе поддержки матерей-одиночек? Правила диктуешь ты. Надо быть твердой — ты ведь единственный взрослый. Если играть в поддавки, детям только хуже.
Она подхватила Ноа на руки (такой легкий; ее мальчик — совсем малыш, всего четыре года). Отнесла в ванную и крепко держала, включая кран и щупая воду.
Он извивался и визжал, как зверек в капкане. Джейни поставила его на коврик в ванне (ноги разъезжаются, руки машут), как-то умудрилась стащить с него одежду и включить душ.
Крик его слышен был, наверное, на Восьмой авеню. Ноа отбивался так, будто сражался за свою жизнь, но Джейни все удалось, она удержала его под душем, выдавила шампунь ему на голову, снова и снова твердя себе, что никого не пытает,