— Сколько займет починка? — спросил я.
Шкипер перевел взгляд на меня, оценил шпагу, пистолет, камзол нараспашку… И досадливо прищурился — от глаз разбежались морщинки:
— Мессир?
Вокруг зашумели. «Объясните же, наконец!»
— С кем имею честь?
— Генри Уильямс, — сказал я. — Граф Тассел.
Ну и что, что имя не настоящее? Зато звучит хорошо, и проверить сложно. Кто знает, где находится этот Тассел? Я лично понятия не имею.
И шкипер, кажется, тоже. Взгляд у него сделался вынуждено доброжелательным, и даже улыбка появилась — фальшивая, как урский золотой, отчеканенный в Лютеции. Вроде и хочется перед графом прогнуться, да совесть вопит об ущемлении достоинства. Тяжело с таким характером жить — ни тесто, ни сталь, серединка на половинку.
— Мессир граф, позвольте мне выразить…
— Видите ли, уважаемый, — сказал я. Улыбка исчезла. — Вы тратите мое время. Я рассчитывал следующей ночью быть в Китаре, а к вечеру третьего дня — в Наоле… И я там буду. — Я выдержал паузу и продолжил:
— Если, конечно, вы ничего не имеете против.
Шкипер поджал губы:
— Смею вас уверить, мессир…
— Меня не интересуют оправдания, шкип. Я хочу, чтобы вы четко и ясно объяснили, почему мы стоим — вместо того, чтобы двигаться. По моему мнению, поезд может стоять только в двух случаях: когда он пуст или когда он прибыл по назначению. Первое отпадает. Второе… Я лично не вижу здесь станции. А вы?
— Но…
— Отвечайте на вопрос. Вы видите здесь станцию?
Шкипер сник.
— Нет, мессир.
— Хорошо. Пожалуй, мы начинаем понимать друг друга. Следовательно, вы согласны, что ситуация необычная?
— Кхм… нет, мессир. Я бы так не выразился. Скорее…
Каков наглец!
— Что «скорее»?
— Раздражающая, мессир. Повреждение небольшое, но… кхм, не очень удачное. Извольте сами взглянуть. Вон там, у самых ног топтуна…
С виду голем-топтун — наспех сделанная заготовка человека. Творец поторопился.
Огромная глыба серовато-пористого камня, покрытая, как росписью, сеточкой трещин. Маленькие ручки сложены на груди. На руках — по три пальца, на ногах — по четыре. Небольшая голова, переходящая сразу в плечи. Лицо…
Меня передернуло.
Все големы с клеймом Малиганов очень похожи. Несмотря на различия в строении тела, предназначении, материале, из которого голем сделан — камень, дерево или простая глина — на лицах у них одно и то же выражение. Его трудно не узнать. Если у двухлетнего ребенка отнять игрушку, его лицо превратится в лицо голема. «Это моя лопатка. Дай!» Одна единственная эмоция — но големы выглядят почти живыми.
Да-а-ай!
Мне это никогда не нравилось.
Я обошел топтуна по широкой дуге. Шкипер подавил ухмылку. «Боимся големов-то, ваше сиятельство»? Даже если и так — не твое собачье дело. Страх перед подобными созданиями — вполне естественное чувство. Клянусь шестым Герцогом! У меня самого…
Я всегда считал: родители, дарящие любимому чаду игрушку-голема — имеют большие проблемы с головой. Еще бы мертвых младенцев дарили, честное слово. Вместо куклы. А что? Толковый некромант, заклинание от запаха и — готово. Тоже шевелится…
Бр-рр. Я дернул щекой. К черту воспоминания!
— Вот, мессир граф, — сказал шкипер, указывая на плиту у самых ног голема. — Еле успели «топтуна» остановить, а то бы кувыркнулись с насыпи, как… кхм, очень просто бы кувыркнулись…
У ног голема я увидел рваную выбоину, похожую на укус какого-то диковинного животного. Она начиналась от края дорожного полотна и доходила почти до его середины.
— Кто это сделал?
— Мародеры, мессир. Они часто так делают. Поливают дорогу… кхм, святой водой и вырубают куски. Заклятье выродков…
Я дернул щекой.
— Выродков?
— Э-э, Малиганов, мессир граф. Простите! Заклятье вы… Малиганов делает свинец очень прочным. «Топтун» ведь далеко не пушинка, как видите. А святая вода разрушает чары…
Шкипер помолчал и добавил:
— Потому я и говорю, мессир граф, — ситуация раздражающая. Потому что постоянно.
Свинец на месте «укуса» покрылся серой пленкой. Там, куда святая вода не попала, заклятье сохранилось — металл был гладким и почти белым. В нем, как в зеркале, отражалось пылающее — два часа дня — солнце. В небе ни облачка. Я посмотрел вперед. Раскаленная полоса Свинцовой дороги тянулась к горизонту и исчезала у подножия гор. С такого расстояния горы выглядели совсем плоскими — просто неровно вырезанные бумажные силуэты…
Над дорогой зыбким маревом дрожал воздух.
Некоторые называют Свинцовую тропу «серебряными нитями, связующими прошлое и будущее». Поэтично? Пожалуй. Только, насколько я понимаю, ремонтники называют Свинчатку гораздо грубее.
— Опять «вырвиглаз» чинить, ядрена корень, мать его перемать!
А вот, кажется, и они.
Мастер — маленький, суховатый, в строгом коричневом камзоле, трое дюжих подмастерьев — в желтых куртках с закатанными рукавами. Лица блестят от пота. Двое несут деревянный ящик, третий — закопченный котел. За ними мальчишка лет десяти, скрючившись, тащит бадью с какой-то темной массой. Глина?
Мастер кивнул мне, словно старому знакомому. Интересные они люди, эти ремонтники… Какая-то врожденная фамильярность.
— Мессир?
— Добрый день, мастер.
Через несколько минут работа началась. Развели огонь, поставили котел, мастер с помощником обмерили выбоину, что-то начали высчитывать на пальцах и спорить. Второй подмастерье замесил глину. Ясно, сделают форму, зальют свинцом, молотками заровняют…
— Потом еще заклятье накладывать, мессир граф, — с гордостью сообщил третий, вытирая волосатые пальцы тряпкой. — Мы не выродки, но тоже кой-чего могем…
Ну, «кой-чего» многие могут. Уверен, каждый пятый в этом поезде балуется колдовством. Или — баловался по молодости лет.
— Часто такое бывает? — спросил я.
— Очень часто, мессир. Таких выщербин по всему пути до Наола — пальцев не хватит пересчитать, — сказал подмастерье. Уже не мальчик — мужчина, широкий, с рыжеватыми волосами. — Мы даже не останавливаемся, если повреждение не очень большое. А здесь… Чрево мессии! Вот чего не понимаю, мессир. Брали бы они себе свинец с краю, а на кой хаос в середку-то лезть? Ведь глупые люди…
— А на кой хаос свинец мародерам? — спросил я.
Ремонтник посмотрел на меня, как на идиота. Вмешался шкипер:
— Им нужны пули, мессир.
Как я сам не догадался?
Зона Фронтира постоянно находится в состоянии войны кого-то с кем-то. И за что-то. В основном — за свободу, как ни странно.
Мятежные княжества воюют за личную независимость, в которую порой изящно и непринужденно вписывается кусок-другой Наольских земель. Ур, Блистательный и Проклятый, борется за свободу Наольского герцогства. Лютеция занимается тем же самым. Мятежные князья принимают то одну сторону, то другую. Банды дезертиров и всевозможных наемников терроризируют местное население. Свинец воруют.
В общем, неразбериха полная.
Но официально — никакой войны нет. Хотя резня страшнейшая. Вспомнить хотя бы последнюю кампанию, в которой схлестнулись два военных гения: Виктор Ульпин и Роланд Дюфайе. Счет потерь шел на многие тысячи. И это одних людей. А сколько полегло мертвяков, вампиров и прочих магических созданий? Никто и не считал.
Последнее время, правда, здесь затишье. Но хаос видит, ненадолго.
Внезапно в стороне, у рощицы, мне почудилось движение. Я пригляделся.